Блеск и нищета куртизанок. Евгения Гранде. Лилия долины

Корантен мог говорить целый час. Люсьен курил свою сигарету с самым беспечным видом.

— Сударь, — отвечал он, — я не желаю знать, кто вы такой, ибо люди, которые берут на себя подобные поручения, не имеют имени, для меня по крайней мере. Я позволил вам спокойно говорить: я у себя дома. Вы, по-моему, не лишены здравого смысла, выслушайте хорошенько мои соображения.

Наступило молчание, Люсьен не отводил своего ледяного взгляда от устремленных на него кошачьих глаз Корантена.

— Либо вы опираетесь на вымышленные факты и мне нет нужды беспокоиться, — снова заговорил Люсьен, — либо вы правы, и тогда, дав вам сто тысяч франков, я предоставляю вам право столько раз требовать у меня по сто тысяч франков, сколько ваш доверитель найдет Сент-Эстевов, чтобы посылать ко мне за деньгами… Короче, чтобы сразу покончить с этим, знайте, почтенный посредник, что я, Люсьен де Рюбампре, никого не боюсь. Я не имею отношения к грязным делишкам, о которых вы говорили. Ежели семейство де Гранлье станет капризничать, найдутся другие молодые девушки из высшей знати, на которых можно жениться. Да, в сущности, я ничего не проиграю и оставшись холостым, тем более если я торгую, как вы полагаете, белыми рабынями столь прибыльно.

— Если господин аббат Карлос Эррера…

— Сударь, — сказал Люсьен, перебивая Корантена, — аббат Карлос Эррера сейчас на пути в Испанию; он совершенно непричастен к моей женитьбе, он не входит в мои денежные дела. Этот государственный человек долгое время охотно помогал мне своими советами, но он должен дать отчет в своих делах его величеству испанскому королю; если вам нужно поговорить с ним, предлагаю вам поехать в Мадрид.

— Сударь, — сказал Корантен, отчеканивая каждое слово, — вы никогда не будете мужем мадемуазель Клотильды де Гранлье.

— Тем хуже для нее, — отвечал Люсьен, нетерпеливо подталкивая Корантена к двери.

— Вы хорошо все обдумали? — холодно сказал Корантен.

— Сударь, я не давал вам права ни вмешиваться в мои дела, ни мешать мне курить, — сказал Люсьен, бросая потухшую сигарету.

— Прощайте, сударь, — сказал Корантен. — Мы больше не увидимся… но наступит, конечно, минута в вашей жизни, когда вы отдали бы половину своего состояния, чтобы сейчас вернуть меня с лестницы.

В ответ на эту угрозу Карлос сделал движение рукой, как бы отсекая голову.

— Теперь за работу! — вскричал он, взглянув на Люсьена, мертвенно-бледного после этой страшной беседы.

Если бы в числе читателей, впрочем достаточно ограниченном, которые занимаются нравственной и философической стороной книги, нашелся хотя бы один, способный поверить, что барон Нусинген наконец был счастлив, последний на собственном примере доказал бы ему, как трудно подчинить сердце куртизанки каким-либо законам физиологии. Эстер решила принудить злосчастного миллионера дорогой ценой оплатить то, что миллионер называл своим тнем триумфа. Поэтому новоселье в маленки тфорец не было еще отпраздновано и в первых числах февраля 1830 года.

— Но в день карнавала, — доверительно сказала Эстер своим приятельницам, пересказавшим все это барону, — я открываю свое заведение, и мой хозяин будет у меня кататься, как сыр в замазке.