Блеск и нищета куртизанок. Евгения Гранде. Лилия долины

Азия потешалась, переигрывая роль женщины алчной, но более вкрадчивой, более мягкой, чем сама малайка, оправдывающей свое ремесло лишь благими побуждениями. Азия выдавала себя за женщину, которая разочаровалась в жизни, потеряла детей и пятерых любовников и давала, несмотря на свою опытность, обкрадывать себя всему свету. Время от времени она извлекала на свет божий ломбардные квитанции в доказательство невыгодности своего ремесла. Она жаловалась на недостаток средств, на множество долгов. Короче говоря, она была так откровенно отвратительна, что барон в конце концов поверил в подлинность того лица, которое она изображала.

— Карашо! Но когта би я даваль сто тысяча, я полючаль би сфидань? — сказал он, махнув рукой, как человек, решившийся идти на любые жертвы.

— Нынче же вечером, папаша, пожалуешь в своей карете, ну, скажем, к театру Жимназ. Это для начала, — сказала Азия. — Остановишься на углу улицы Сент-Барб. Я буду там сторожить; мы покатим к моему чернокудрому залогу… Уж и кудри у моего сокровища, краше их нет! Будто шатер укрывают они Эстер, стоит ей только вынуть гребень. Но ежели в цифрах ты и смекаешь, во всем прочем ты, по-моему, простофиля; советую тебе хорошенько спрятать девчонку, иначе ее упекут в Сент-Пелажи, и не позже как завтра, если отыщут… а ее ищут.

— Я мог би выкупать вексель? — сказал неисправимый хищник.

— Векселя у судебного пристава… но тут придраться не к чему, да это и бесполезно. Девчонка, видите ли, отделалась от одной страстишки и проела имущество, которое у нее теперь требуют. И то сказать: в двадцать-то два года сердце ведь не прочь пошутить!

— Карашо, карашо! Я дольжен наводить порядок, — сказал Нусинген с хитрым видом. — Атин слоф, я буду покровитель дефушка.

— Ну и олух же ты! У тебя одна забота — заставить себя полюбить, а монеты у тебя хватит, чтобы купить отличную подделку под настоящую любовь. Передаю принцессу в твои руки, и пусть повинуется тебе! Об остальном я не беспокоюсь… Но она приучена к роскоши, к самому почтительному обращению. Ах, милуша, ведь она женщина порядочная!.. Иначе разве я дала бы ей пятнадцать тысяч франков?

— Ну, карашо, дело решон. До вечер!

Барон снова принялся за туалет новобрачного, однажды уже им совершенный; но на этот раз уверенность в успехе заставила его удвоить дозу султанских пилюль. В девять часов он встретил страшную старуху в условленном месте и посадил ее к себе в карету.

— Кута? — сказал барон.

— Куда? — повторила Азия. — Улица Жемчуга на Болоте; подходящий адресок, ведь твоя жемчужина в грязи, но ты ее отмоешь!

Когда они туда прибыли, мнимая госпожа Сент-Эстев с отвратительной улыбкой сказала Нусингену:

— Пройдемся немного пешком, я не так глупа, чтобы давать настоящий адрес.

— Ти все предусмотрель, — отвечал Нусинген.

— Таково мое ремесло, — заметила она.

Азия привела Нусингена на улицу Барбет, где они вошли в дом, занятый под меблированные комнаты, которые содержал местный обойщик, и поднялись на пятый этаж. Увидев Эстер, склонившуюся над вышиванием, бедно одетую, среди убого обставленной комнаты, миллионер побледнел. Понадобилось четверть часа, — Азия тем временем что-то нашептывала Эстер, — покамест молодящийся старец обрел дар речи.

— Мотмазель, — сказал он наконец бедной девушке, — ви будете так добр, что примете меня как ваш покровитель?

— Что станешь делать, сударь, — сказала Эстер, и из ее глаз скатились две крупные слезы.

— Не надо плакать. Я делай вас самой сшастливи женщин… Но только посфоляйте любить вас, и ви это увидит!

— Деточка, этот господин разумный человек, — сказала Азия. — Он хорошо знает, что ему уже стукнуло шестьдесят шесть лет, и он будет снисходителен. Одним словом, ангел мой прекрасный, я тебе нашла отца… С ней надо так говорить, — шепнула Азия на ухо обескураженному барону. — Ласточек не ловят, стреляя в них из пистолета. Подите-ка сюда! — сказала Азия, выпроваживая Нусингена в смежную комнату. — Не запамятовали о нашем условьице, ангелок?

Нусинген вынул из кармана фрака бумажник и отсчитал сто тысяч франков, которые кухарка и принесла Карлосу, спрятанному в туалетной и ожидавшему с нетерпением ее прихода.

— Вот сто тысяч франков, помещаемых нашим клиентом в Азии; теперь мы заставим его поместить столько же в Европе, — сказал Карлос своей наперснице, когда они вышли на лестничную площадку.

Он исчез, дав наставления малайке, вернувшейся затем в комнату, где Эстер плакала горючими слезами. Как преступник, присужденный к смерти, это дитя создало роман из надежд, и роковой час пробил.

— Ну, милые детки, — сказала Азия, — куда же вы отправитесь? Ведь барон Нусинген…