— Шутка сыграна! — вскричал он, показывая триста десять тысяч франков, свернутых в одну пачку, которую он вытащил из кармана сюртука. — Вот это, да еще сто тысяч франков, добытых Азией, позволяют нам действовать.
— Боже мой! Боже мой! — воскликнула бедная Эстер.
— Дура! — сказал этот расчетливый человек. — Стань открыто любовницей Нусингена, и ты будешь встречаться с Люсьеном, он друг Нусингена. Я не запрещаю тебе любить его!
Эстер во мраке ее жизни приоткрылся слабый просвет; она вздохнула свободнее.
— Европа, дочь моя, — сказал Карлос, уводя эту тварь в угол будуара, где никто не мог подслушать их беседы, — Европа, я доволен тобой.
Европа подняла голову, и взгляд, брошенный ею на этого человека, настолько преобразил ее поблекшее лицо, что свидетельница сцены, Азия, сторожившая у двери, задумалась над тем, не крепче ли ее собственных те узы, которые сковывали Европу с Карлосом.
— Это еще не все, дочь моя. Четыреста тысяч франков ничто для меня… Паккар вручит тебе опись серебра, стоимостью до тридцати тысяч франков, на которой есть пометка о платежах в разные сроки в счет следуемой суммы; но наш ювелир Биден потерпел на этом убыток. Объявление о распродаже обстановки Эстер, на которую он наложил арест, появится, наверно, завтра. Пойди к Бидену, на улицу Арбр-Сэк, он даст тебе ломбардные квитанции на десять тысяч франков. Понимаешь, Эстер заказала серебро, не расплатилась за него, а уже отдала в заклад; ей угрожает обвинение в мошенничестве. Стало быть, надо отнести ювелиру тридцать тысяч франков и в ломбард десять тысяч, чтобы выкупить серебро. Итого, с накладными расходами, сорок три тысячи франков. Столовые приборы из накладного серебра, барон их обновит, а мы по этому случаю выкачаем у него еще несколько билетов по тысяче франков. Вы должны… Сколько за два года вы должны портнихе?
— Да, пожалуй, около шести тысяч франков, — ответила Европа.
— Так вот, если мадам Огюст хочет получить свои деньги и сохранить клиентуру, пусть подаст счет на тридцать тысяч франков за четыре года. Тот же уговор с модисткой. Ювелир Самуил Фриш, еврей с улицы Сент-Авуа, даст тебе расписки:
— Мадам должна хотя бы чуточку мне помочь, — отвечала Европа. — Поговорите с ней, ведь она ничего не соображает, и мне приходится раскидывать умом за трех авторов одной пьесы.
— Если Эстер вздумает ломаться, дай мне знать, — сказал Карлос. — Нусинген обещал ей экипаж и лошадей, пусть она скажет, что выберет их по своему вкусу. Воспользуйтесь услугами того же каретника и барышника, что обслуживают хозяина Паккара. Мы заведем кровных скакунов, чрезвычайно дорогих; они захромают через месяц, и мы их переменим.
— Можно вытянуть тысяч шесть по дутому счету от парфюмера, — сказала Европа.
— О нет! Уж больно ты тороплива, — сказал он, качая головой. — Действуй потихоньку, добивайся уступки за уступкой. Барон всунул в машину только руку, а нам требуется голова. Сверх всего этого, мне нужны еще пятьдесят тысяч франков.
— Вы их получите, — отвечала Европа. — Мадам подобреет к этому толстому разине, когда дело дойдет до шестисот тысяч франков, и попросит у него еще четыреста, чтобы слаще любить.
— Послушай, дочь моя, — сказал Карлос. — В тот день, когда я получу последние сто тысяч франков, найдется и для тебя тысяч двадцать.
— К чему они мне? — сказала Европа, махнув рукой, точно дальнейшее существование казалось ей невозможным.
— Ты можешь вернуться в Валансьен, купить хорошее заведение и стать порядочной женщиной, если пожелаешь; бывают всякие вкусы, вот и Паккар об этом подумывает; у него чистые плечи, без клейма, почти чиста совесть, вы бы подошли друг другу, — отвечал Карлос.
— Вернуться в Валансьен!.. Как вы могли подумать, мсье? — вскричала Европа испуганно.