Блеск и нищета куртизанок. Евгения Гранде. Лилия долины

По воле случая этот ковер, работы одного из наших искуснейших рисовальщиков, находился в полном соответствии с причудливой китайской драпировкой. Стены, расписанные Шиннером и Леоном де Лора, представляли взгляду сладострастные сцены, оттененные панно резного черного дерева, приобретенного на вес золота у дю Соммерара, поблескивавшие тонкой золотой сеткой. Теперь вы можете судить об остальном.

— Вы хорошо сделали, что привезли меня сюда, — сказала Эстер. — Нужна по меньшей мере неделя, чтобы я привыкла к моему дому и не казалась бы какой-то выскочкой…

— Мой том! — радостно повторил барон. — Ви, стало бить, принимайте!

— Ну да, тысячу раз да, глупое животное, — сказала она, улыбаясь.

— Шифотни било би достатошно…

— Глупое — это ласкательное слово, — возразила она, глядя на него.

Бедный биржевой хищник взял руку Эстер и приложил к своему сердцу: он был в достаточной мере животным, чтобы чувствовать, но чересчур глупым, чтобы найти нужное слово.

— Видаль, как он бьется… для маленки ласковы слоф! — сказал он. И повел свою богиню (погинь) в спальню.

— О мадам! — сказала Эжени. — Я лучше уйду отсюда! Так соблазнительно лечь в постель.

— Послушай, мой слоненок! Я хочу с тобой расплатиться за все это сразу… — сказала Эстер. — После обеда мы поедем вместе в театр. Я изголодалась по театру.

Минуло ровно пять лет, как Эстер в последний раз ездила в театр. Весь Париж стекался тогда в Порт-Сен-Мартен смотреть одну из тех пьес, которые благодаря таланту актеров звучат страшной жизненной правдой, — «Ричарда д’Арлингтона». Как все простодушные натуры, Эстер одинаково любила ощущать дрожь ужаса и проливать слезы умиления.

— Мы поедем смотреть Фредерика Леметра, — сказала она. — Я обожаю этого актера!

— Такой кровожадны драм! — сказал Нусинген, увидев, что его в мгновение ока принудили выставить себя напоказ.

Барон послал слугу достать литерную ложу в бельэтаже. Еще одна особенность Парижа! Когда недолговечный Успех собирает полный зал, всегда найдется литерная ложа, которую можно купить за десять минут до поднятия занавеса; директора оставляют ее за собой, если не представится случай продать ее какому-нибудь влюбленному вроде Нусингена. Ложа эта, как и изысканные яства от Шеве, — налог, взимаемый с причуд парижского Олимпа.

О сервировке не стоит и говорить. Нусинген взгромоздил на стол три сервиза: малый сервиз, средний сервиз, большой сервиз. Десертная посуда большого сервиза, тарелки, блюда — все было сплошь из чеканного золоченого серебра. Банкир, чтобы не создалось впечатления, будто стол завален золотом и серебром, ко всем этим сервизам присовокупил фарфор очаровательнейшей хрупкости, во вкусе саксонского, и более дорогой, нежели серебряный сервиз. Что касается до столового белья, то камчатные саксонские, английские, фландрские и французские скатерти состязались в красоте вытканного на них узора.

Во время обеда пришла очередь барона дивиться, вкушая яства Азии.

— Я теперь понималь, почему ви назифайте кухарка Ази: это айн азиатски кухня.

— Ах! Я начинаю верить, что он меня любит, — сказала Эстер Европе. — Он сказал нечто похожее на остроту.

— Я имей их несколько, — самодовольно сказал он.

— Право, он еще больше Тюркаре, чем говорят! — вскричала насмешливая куртизанка, услышав ответ, достойный тех знаменитых изречений, которыми славился банкир.

Стол, чрезвычайно пряный, был рассчитан на то, чтобы испортить барону желудок и вынудить его уйти домой пораньше, — вот какого рода удовольствием окончилось для барона первое свидание с Эстер! В театре ему пришлось выпить бесчисленное количество стаканов сахарной воды, и он оставлял Эстер одну во время антрактов. По стечению обстоятельств, столь предвиденному, что оно не могло быть названо случаем, Туллия, Мариетта и госпожа дю Валь-Нобль присутствовали в тот день на спектакле. «Ричард д’Арлингтон» пользовался тем сумасшедшим и, кстати, заслуженным успехом, какой можно наблюдать только в Париже. Смотря эту драму, все мужчины понимали, что можно выбросить свою законную жену в окно, а всем женщинам приятно было видеть себя незаслуженно обиженными. Женщины говорили про себя: «Это уж чересчур! Нас понуждают на такие поступки против нашей воли… но это с нами часто случается!» Однако создание столь прекрасное, как Эстер, разряженное, как Эстер, не могло показаться безнаказанно в литерной ложе театра Порт-Сен-Мартен. Оттого-то, едва лишь начался второй акт, в ложе двух танцовщиц словно разыгралась буря: они установили тождество прекрасной незнакомки с Торпиль.

— О-о! Откуда она взялась? — сказала Мариетта госпоже дю Валь-Нобль. — Я думала, она утопилась…

— Неужели это она? Она кажется мне раз в тридцать моложе и красивее, нежели шесть лет назад.