Блеск и нищета Жанны Дюбарри

У девицы достаточно ума и сообразительности. Ее разговор заставляет задерживать дыхание, эпиграммы несколько вольны, но довольно остры, чтобы простить. Кроме того, ваша протеже дала познать томительные муки Ада старику, давно уже уставшему от нежного блаженства Рая.

Уверяю вас, что господин, о котором мы с вами думаем, с удовольствием будет выносить неуемное щебетанье молодой особы. Я постараюсь сделать так, чтобы на ее прекрасные голубые глаза обратили внимание и заинтересовались ею: не имея титулов, это дитя обладает талантами, которые могут сделать ее придворной в Лувре[70].

Нет ни малейшего сомнения, что всемогущий и любимейший господин, которого мы имеем в виду, оценит подарок, который вы преподносите ему в лице этой весталки. Но такой человек, как он, стоящий выше всех и считающий себя избранником Неба и даже выше, вряд ли захочет быть обязанным своему подданному, сколь благороден он бы ни был: посему предоставим возможность организации этой встречи счастливому случаю. Но мы, естественно, этому случаю поможем.

Если это отвечает вашим желаниям, помните на всякий случай, что, когда ваша девица окажется на нужном месте, у нее появится столько врагов, сколько в полночь копошится вшей и клопов в гостинице «Оперы». Самым злобным из этих насекомых-кровопийц будет С. Ш.[71] Стараясь продать сеньору, который нас интересует, свою родную сестру, он ведет себя ничуть не лучше вашего Дюбарри, но он очень влиятелен. Если он поймет, что девица предана вам, его злость не будет знать границ, и несчастная испытает на себе весь его гнев. И тогда вы ничем ей помочь уже не сможете.

Был и остаюсь, мсье, вашим преданным слугой, Л.

21 февраля 1768 года

(от Ришелье, Лебелю)

Дорогой Доминик,

Давайте будем называть кошку кошкой, а Шуазеля – жабой, которую можно раздавить каблуком, если испытываешь большое отвращение.

Среди всех прелестей, коими природа так щедро наградила юную де Вобернье, у нее есть редкое умение ни к чему и ни к кому не испытывать отвращения. Вы и я, мой дорогой, – яркое тому доказательство.

Шуазель, насколько я знаю, не сможет остаться совершенно равнодушным к чарам этой красивой девицы, а наш Ангел знает, как можно поставить мужчину на колени. И тогда ей останется только встать на ступеньку, которая приведет ее туда, куда мы знаем. Шуазель увидит в этом еще один случай прославиться: среди всех, кто оставил отпечаток своей обуви на заду великого Министра, наш дорогой Ангел отпечатает своим каблучком самый соблазнительный рисунок.

Отведав запретного плода, достойный цензор почувствует необходимость проявить к нашей протеже самую большую снисходительность.

Вся эта история полностью лишена смысла, но она веселит меня и приносит редкое удовольствие. Невозможно дожить до моего возраста без того, чтобы не убедиться, что жизнь – это игра, что мудрость человека заключается в том, чтобы добавить к ней одну-две сцены по своему выбору.

(Герцог де Шуазель, «Мемуары», глава XXII.

Отрывок)

В 1768 году перед тем, как Двор отправился в Компьень[72], один из друзей прислал мне письмо с просьбой принять женщину, которая интересовала некоторых моих знакомых, и эта женщина о чем-то хотела меня попросить. Я был в это время в Париже[73] и ответил, что она может прийти на следующий день. Она действительно пришла. Мне она показалась не слишком красивой, вела себя стеснительно, грациозности в ней не было, и поэтому я решил, что она – какая-та провинциалка…

Возможно, Шуазель был единственным из своих современников, кого вовсе не тронула красота

Жанны. С этой точки зрения «шутка» герцога де Ришелье провалилась с самого начала. Шуазель даже в ссылке оставался смертельным врагом молодой женщины, полностью поддерживая мнение самого Короля. Досада бурлила в нем даже тогда, когда он писал свои «Мемуары», и, несомненно, именно в своей чернильнице Шуазель нашел темные краски, с помощью которых он не описал, а испачкал прекрасное лицо Жанны.

…Я ясно увидел, – написал он далее, – что эта женщина была из тех девиц, что хотели вытянуть из меня деньги по наущению Дюбарри. Я вовсе не нашел ее приятной. Впрочем, вполне естественные подозрения о состоянии ее здоровья помешали мне приступить к цели ее визита…