Блеск шелка

– Ради бога, убирайся отсюда! – с огромным трудом произнес легат, потому что его рот был наполнен кровью. – Я не хочу, чтобы моя смерть была напрасной. Не смей… не смей так со мной поступать! Дай мне понять…

Паломбара все еще ощущал, как его обнимают руки Анны. Но потом, когда его стала поглощать тьма, осознал: Анна его отпускает. И вдруг он увидел свет. Паломбара чувствовал, что покидает этот мир с улыбкой. По крайней мере, ему хотелось умереть именно так.

Пошатываясь, Анна встала на ноги. Через несколько секунд в толпе образовалась брешь, и женщина увидела, что кто-то протягивает ей руку. Анна ухватилась за нее – и выбралась из этого безумия в спокойное, уединенное место. Дверь открылась, и она оказалась внутри какого-то дома. Анна поблагодарила своего спасителя. Тот выглядел измученным и перепуганным. На вид ему было не больше тридцати.

– С вами все в порядке? – спросила она.

Его трясло как в лихорадке, и ему было стыдно за свою слабость.

– Да, – заверил ее мужчина, – насколько это возможно. Думаю, они убили епископа.

Анна знала, что Паломбара погиб. Но молодой человек говорил о Константине. Для него Паломбара был римлянином, поэтому он не стал бы сокрушаться о его смерти.

Однако молодой человек ошибся.

Константин был сильно избит, но жив и все еще находился в сознании, хоть и испытывал невыносимую боль. Его слуга с окровавленными руками и опухшим, покрытым синяками лицом пришел к Анне с просьбой о помощи. Епископа отнесли в ближайший дом, хозяин которого уступил ему собственную спальню с самой удобной кроватью, чтобы тот мог устроиться как можно лучше.

Анна пошла следом за слугой – выбора у нее не было. Их ждали хозяин и его жена – оба были очень бледны. Эти люди были в ужасе от происшедшей трагедии, от граничившей с безумием жестокости толпы.

– Спаси его! – стала умолять Анну хозяйка, как только та вошла в дом.

Она всматривалась в лицо лекаря, пытаясь разглядеть в нем хотя бы тень надежды.

– Я сделаю все, что в моих силах, – сказала Анна и последовала за слугой вверх по узкой лестнице.

Константин лежал на кровати. С него сняли изорванную окровавленную далматику. Туника была смята и испачкана уличной грязью, но кто-то заботливо расправил ее. На столе стоял большой кувшин с водой, несколько бутылок вина и банки с ароматными мазями. При первом же взгляде на Константина Анна поняла, что от них не будет никакого проку. Судя по всему, у него были сломаны ребра, обе ключицы и бедро. Она была уверена, что у него открылось внутреннее кровотечение, но, конечно, увидеть это было невозможно.

Анна села на стул возле кровати. Она не осмелилась дотронуться до епископа, зная, что своими прикосновениями сделает ему еще больнее.

– Бог оставил меня, – произнес Константин.

Его глаза были лишены выражения. Он словно смотрел в наполненную хаосом бездну, из которой нельзя было выбраться.

Христос обещал вернуться на землю и воскресить всех людей, так что они не потеряют даже волоска со своей головы. Значит, все в этом мире подлежало восстановлению в прежнем состоянии, несмотря на несчастья, увядание и увечья. Следовало ли сказать об этом Константину? Принесут ли ее слова ему хоть какое-то утешение, теперь, когда его растерзанная душа утратила надежду на вечное спасение?

Анна вспомнила время, когда Константин работал до изнеможения и его лицо серело от усталости. Он едва держался на ногах, но никому не отказывал в помощи – ни малоимущим, ни испуганным, ни больным. Неужели амбиции настолько затуманили его разум, что в нем больше не осталось прежнего благочестия?

– Господь не оставляет нас, – вслух сказала Анна, – это мы Его оставляем. – У нее задрожал голос.

Епископ пристально посмотрел на нее:

– Я служил Церкви всю свою жизнь…

– Знаю, – ответила Анна, – но вы создали Бога в своем воображении. Он значит для вас не больше, чем любой закон, ритуал, обряд, порядок проведения богослужения, ведь все это – лишь внешняя сторона. Вас легко понять. У вас нет необходимости чувствовать, отдавать тепло своего сердца. Вы утратили милосердие, страсть, несгибаемое мужество, надежду, которая светит даже в кромешной тьме, доброту, смех и истинную любовь. Дорога всегда оказывается дольше и тяжелее, чем мы себе представляли. И рай выше, поэтому путь к нему тяжел и долог.

Константин ничего не сказал, лишь продолжал смотреть на нее. Его глаза были бездонными, как пропасть, разверзшаяся в его душе.

Анна потянулась за полотенцем, смочила его водой, отжала и протерла епископу лицо. Она ненавидела Константина, но все же в этот миг забрала бы его боль себе, если бы это было в ее силах.