Блестящая будущность

Сквозь дождь и вѣтеръ до насъ донесся громкій вопль. Онъ повторился. И солдаты побѣжали быстрѣе прежняго, а мы за ними. Пробѣжавъ нѣкоторое разстояніе, мы услышали голосъ, кричавшій: «Караулъ!» и другой голосъ: «Каторжный! Бѣглые! Караулъ! Сюда, сюда, здѣсь бѣглые каторжники!» Затѣмъ оба голоса на время замолкли точно въ борьбѣ, а потомъ снова раздался крикъ.

Сержантъ первый добѣжалъ до мѣста, откуда доносились голоса:

— Здѣсь оба бѣглые! — закричалъ онъ, спускаясь на дно оврага. — Сдавайтесь, канальи!

Слышенъ былъ плескъ воды, и грязь разлеталась во всѣ стороны; слышались ругательства и кому-то наносились удары; нѣсколько солдатъ спустились въ оврагъ на помощь сержанту и вытащили изъ оврага моего знакомаго каторжника и еще другого. Оба были окровавлены и съ трудомъ дышали, ругаясь и отбиваясь; но, конечно, я немедленно узналъ обоихъ.

— Попомните, — сказалъ мой каторжникъ, обтирая кровь съ лица разорваннымъ рукавомъ и отряхая отъ рукъ вырванные у противника волосы, — я взялъ его! Я предалъ его въ ваши руки! Помните это!

— Нечего этимъ хвалиться, — отвѣчалъ сержантъ:- пользы отъ этого тебѣ будетъ мало, потому самъ ты бѣглый! Подайте наручни.

— Я и не жду никакой для себя пользы, — сказалъ мой каторжникъ съ злобнымъ смѣхомъ. — Я взялъ его. Онъ это знаетъ. Этого съ меня довольно.

Другой каторжникъ былъ блѣденъ, какъ смерть и, кромѣ стараго синяка на лѣвой щекѣ, казался весь избитъ и обтрепанъ. Онъ не въ силахъ былъ проговорить ни слова, пока ихъ не заковали въ цѣпи, каждаго порознь; но прислонился къ одному изъ солдатъ, чтобы не упасть.

— Замѣтьте, стража, онъ хотѣлъ меня убить, — было его первымъ словомъ.

— Хотѣлъ его убить? — съ пренебреженіемъ сказалъ мой каторжникъ. — Хотѣлъ и не убилъ? Я схватилъ его и предалъ въ ваши руки: вотъ что я сдѣлалъ. Я не только помѣшалъ ему выбраться изъ болота, но приволокъ его сюда… Онъ вѣдь джентльменъ, этотъ негодяй, съ вашего позволенія. Ну, вотъ теперь понтоны опять заполучатъ обратно своего джентельмена благодаря мнѣ. Убить его? какъ же, стоило убивать его, когда я могъ упечь его обратно въ тюрьму!

— Довольно болтовни, — сказалъ сержантъ. — Зажгите факелы.

Въ то время, какъ одинъ изъ солдатъ, у котораго въ рукахъ была корзинка, вмѣсто ружья, сталъ на колѣни, чтобы ее раскрыть, мой каторжникъ впервые оглядѣлся и увидѣлъ меня. Я тоже поспѣшно взглянулъ на него и слегка помахалъ руками и покачалъ головой. Я дожидался, чтобы онъ взглянулъ на меня, чтобы попытаться увѣрить его въ моей невинности. Я не знаю, догадался ли онъ о моемъ намѣреніи, потому что я не понялъ его взгляда и, послѣ онъ уже больше пе глядѣлъ на меня. Но вдругъ онъ обернулся и сказалъ:

— Я желаю заявить нѣчто, касательно моего бѣгства. Это можетъ избавить другихъ людей отъ подозрѣнія.

— Вы можете заявить все, что хотите, — отвѣчалъ еержантъ, холодно взглянувъ на него и скрестивъ руки:- но вы не обязаны ничего говорить здѣсь. Будетъ еще время все сказать и все выслушать, что нужно.

— Я знаю, но то, что я хочу сказать, другое дѣло. Человѣкъ не можетъ голодать; по крайней мѣрѣ, я не могу. Я взялъ кое-что изъ съѣстного вонъ въ той деревнѣ… гдѣ стоитъ церковь, на краю болота.

— То есть вы украли, — сказалъ сержантъ.

— И скажу вамъ у кого. У кузнеца.

— Ого! — сказалъ сержантъ, уставясь на Джо.

— Ого, Пипъ! — сказалъ Джо, уставясь на меня.

— Я взялъ только съѣстное… немного водки и пирогъ.

— Пропалъ у васъ пирогъ, кузнецъ? — спросилъ сержантъ, конфиденціально.

— Жена сказывала, что пропалъ, какъ разъ въ то время, когда вы пришли. Неправда ли, Пипъ?

— Такъ, — сказалъ мой каторжникъ, взглядывая на Джо, но не на меня:- такъ, это вы кузнецъ? Мнѣ жаль, что я съѣлъ вашъ пирогъ.

— На здоровье! Богу извѣстно, что мнѣ его не жаль… если бы даже онъ былъ мой, — отвѣчалъ Джо, благоразумно вспомнивъ про м-съ Джо. — Мы не знаемъ, въ чемъ ваша вина, но мы бы не согласились уморить съ голоду бѣднаго человѣка — онъ все же нашъ ближній.

Что-то опять хрустнуло въ горлѣ у моего каторжника, какъ въ тотъ разъ, когда я говорилъ съ нимъ; онъ повернулся къ намъ спиной. Мы проводили его до пристани, устроенной изъ грубыхъ бревенъ и камней, и видѣли, какъ его посадили въ лодку, гдѣ гребцами были такіе же каторжники, какъ и онъ самъ. Никто, казалось, не удивился, не обрадовался и не огорчился, увидя его; никто не промолвилъ ни слова; только чей-то голосъ задалъ окрикъ, точно на собакъ: — «Берись, за весла!» И при свѣтѣ факеловъ мы увидѣли темный понтонъ, засѣвшій въ грязи недалеко отъ берега, точно нѣкій преступный Ноевъ ковчегъ. Мы видѣли, какъ лодка подплыла къ понтону и потомъ исчезла. Остатки факеловъ были брошены въ воду и, шипя, потухли, точно въ знакъ того, что все кончено.

ГЛАВА VI

Въ тѣ времена моего дѣтства, когда я часто ходилъ на кладбище и читалъ надписи на памятникахъ, я настолько зналъ грамотѣ, что могъ только по складамъ разбирать слова.