Блез Паскаль. Творческая биография. Паскаль и русская культура

В логике Хомякова, как и у Паскаля, нарушение единства благодати, свободы и любви и оскудение ее составляющих означает ослабление соборной связи человека (в Церкви и в окружающей жизни) со Христом и Святым Духом. Тогда “болящий разум” начинает руководствоваться “человеческими, слишком человеческими” установлениями испорченной первородным грехом темной эгоистической природы и думать о небесном поземному, что ведет к разнообразным нигилистическим следствиям. Так, “в делах веры принужденное единство есть ложь, а принужденное послушание есть смерть”. Такое насильственное единство, господствующее над свободой и подменяющее соборное согласие в любви авторитетом церковной иерархии, Хомяков обнаруживает в католицизме. В протестантизме, напротив, внешняя свобода преобладает над единством и потопляет это согласие в субъективных мнениях владычествующего рассудка. Нарушение же божественного порядка, в котором через любовь в соборном единстве действует благодать и преображает природное и историческое бытие, приводит либо к коллективизму, поглощающему личность, либо к индивидуализму, разрушающему человеческую солидарность. Если “болящий разум” не направлен к стяжанию благодати, просветлению в любви и обожению, он неизбежно, как подчеркивал и Паскаль, питается энергиями и страстями “ожесточенного сердца”. Когда в сердце нет любви, направляющей разум на постижение в “живом знании” сверхрассудочных начал в и их взаимосвязи с наличной действительностью, освобождающей человека для самоосуществления и пребывания в истине (“познайте истину, и истина сделает вас свободными”, по слову ап. Иоанна), тогда “ожесточенное сердце” замыкается в натуралистическом порядке жизни, подстегивает антропоцентрическую гордыню, подсказывает отвлеченному от полноты реальности уму рациональные теории и идеологии, которые в силу своей односторонности и абстрагированности от божественных измерений бытия, от коренной расколотости и противоречивой полноты душевно-духовного устроения человека, от невидимого яда страстей и т. п. постоянно сменяют друг друга и всякий раз обнаруживают большую или меньшую ущербность и утопичность.

По мысли Хомякова, на каждом этапе исторического развития необходимо осознавать тупиковую однобокость “научных”, “капиталистических”, “социалистических”, “коммунистических”, “цивилизационных” ценностей, опирающихся на греховные и эгоистические начала человеческой природы и остающихся в плену “обманывающих сил”. Спасительную альтернативу он видел в созидании культуры и социальных отношений на основе православия, в котором восточное христианство не смешивалось с древнеримским наследием, сохраняло чистоту святоотеческого предания и, как он постоянно подчеркивает, отразилось “в полноте, то есть в тождестве единства и свободы, проявляемом в законе духовной любви”. При этом речь шла не о возврате к седой древности, как полагали многие “прогрессивные” современники, а о выборе стратегически верных ориентиров с точки зрения “высшего разума”. В одном из писем Хомяков призывал отстранить “всякую мысль о том, будто возвращение к старине сделалось нашей мечтою… Но путь пройденный должен определять и будущее направление. Если с дороги сбились, первая задача – воротиться на дорогу”. Глубинное течение его мысли определяется не самоценным поклонением старине, тем более не заимствованием любого “нового”. “Старое”, а точнее вечное, необходимо для сохранения серьезного душевного лада, лучших духовных традиций, той столбовой дороги, которая определяет нравственное состояние личности и общества. Ведь равнодушие к правде и нравственному добру способно “отравить целое поколение и погубить многие, за ним следующие”, разложить государственную и общественную жизнь. Поэтому нравственное достоинство должно предопределять решение всяких гражданских вопросов. Макиавеллистскому политиканству Хомяков противопоставляет нравственный историзм, обеспечивающий духовную плодотворность человеческого существования: “Безнаказанно нельзя смешивать общественную задачу с политикой… Со времен революции существует (хотя, разумеется, существует издавна) нелепое учение, смешивающее жизнь общества государственного с его формальным образом. Это учение так глубоко пустило свои корни, что оно служит основанием самому протестантству политическому (коммунизму или социализму), разрастающему задачу общества только новою формою, враждебною прежним формам, но в принципе тождественною с ними… Перевоспитать общество, оторвать его совершенно от вопроса политического и заставить его заняться самим собой, понять свою пустоту, свой эгоизм и свою слабость – вот дело истинного просвещения”.