Блез Паскаль. Творческая биография. Паскаль и русская культура

Во многих стихотворениях налицо по-разному проявляемое стремление поэта выйти из границ природного существования, когда человек смутно сознает себя “лишь грезою природы”, чья всепоглощающая бездна пожирает ее детей вместе с их “подвигом бесполезным”. Один из шагов на этом пути – отказ от абсурдной идеи автономной природы, признание Творца всего видимого и невидимого, Бога-Вседержителя. Не допускать существования Бога, подчеркивал Пушкин, значит быть еще абсурднее тех народов, которые полагают, что мир стоит на носороге. Как бы вслед за Пушкиным Тютчев пишет:

Он милосердный, всемогущий,
Он греющий Своим лучем
И пышный цвет на воздухе цветущий
И чистый перл на дне морском!..

(“Когда на то нет Божьего согласья..”)

С новой позиции обожествлению природы противопоставляются ее зависимость от Творца вселенной, который своим “Всемогущим призывом” отделяет свет от тьмы. Природа оказывается не самосущим, а сотворенным бытием

Нет завиднее удела,
О, лебедь чистый, твоего!
И чистый, как ты сам, одело
Тебя стихией Божество

(“Лебедь”)

И пантеистическое слияние с природой, порождавшее в своем апогее неожиданную тоску, сменяется восприятием ее торжества в одном из “весенних” стихотворений как “Бога животворный глас”. Природа не может быть отождествлена с Вечным Божеством, а целесообразность ее явлений вытекает из премудрости ее Творца.

Недаром милосердным Богом
Пугливой птичка создана:
Спасенья верного залогом
Ей робость чуткая дана

(“Недаром милосердным Богом..”)

Тютчев нередко прилагает к миру, в котором “все бывает, а “в мае снег идет порой”, эпитет “Божий”. В повседневной же жизни он обнаруживает знаки незнакомого и волшебного края, иного мира:

Мы видим: с голубого своду
Нездешним светом веет нам,
Другую видим природу,
И без заката, без восходу
Другое солнце светит там…

(“Е.А. Анненковой”)

Подобно природе, и история, по Тютчеву, не является слепым саморазвитием сталкивающихся автономных человеческих воль, а управляется Божественным Промыслом. Хотя, как свидетельствует его дочь Анна Федоровна, он иногда глубоко отчаивался, что мир движется идеями и произволом людей. При этом она как бы подбадривает отца: “кода знаешь, что Провиденье не только поэтическая метафора, начинаешь понимать, что все на свете имеет скрытую причину и цель”. Надо сказать, что, несмотря на периоды кризисных сомнений, поэт старался не терять уверенности в то, что ему представлялось как действие сверхприродной и сверхисторической силы: “Мы ждем и верим Провиденью, Ему известны день и час”. В статье “Римский вопрос” он говорит о “неумолимой логике, вкладываемой Богом, как тайное правосудие, в события этого мира”. Промыслительная логика уподобляется им солнцу, управляющему всей “силой внутреннего закона”: “Великий Бог – жизнь миров и душ светило”. Это уподобление восходит к “Солнцу правды” в тропаре “Рождество Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа”.

Тютчева был убежден, что в исторических событиях и эмпирической жизни сокрыта высшая божественная зависимость и упорядоченность, не раз выражалось в его стихах. Отсюда первенство в историософии поэта идеи Всемирно Божественной Монархии (а не вообще Империи или секулярного государства, как утверждает подавляющее большинство исследователей). Любопытно признание Вл. Соловьева: “Идея всемирной монархии принадлежит не мне, а есть вековечное чаяние народов. Из людей мысли эта идея одушевлена в средние века между прочим Данте, а в наш век за нее стоит Тютчев, человек чрезвычайно тонкого ума и чувства. В полом издании “Великого спора” я намереваюсь изложить спор о всемирной монархии большей частью словами Данте и Тютчева”.