Блик

Я смотрю на них с противоположного конца стола и, пусть и сжимаю руки на коленях в кулаки, точно знаю, что они этого движения не заметят.

Порознь они отпугивают от себя, но вместе… чувствую себя так, словно оказалась посреди стаи голодных волков.

Поза у Рипа непринужденная, хотя спину он держит прямо, локти лежат на столе, шипы отражают свет. Он внимательно меня разглядывает, отчего по холодной коже ползут мурашки.

Мне с трудом удается не вертеться под этим взглядом, как уж на сковородке, но я вынуждаю себя замереть и проявляю тревогу, лишь втайне сжимая руки в кулаки.

– Итак, ты десять лет была фавориткой царя Мидаса.

Я перевожу взгляд с Рипа на Озрика и обратно.

– Да… – осторожно отвечаю я.

– Ты получала от этого удовольствие?

Я недоумевающе смотрю на командира.

– Получала ли я удовольствие? – повторяю я, от растерянности поджав губы. Что за вопрос такой?

Он кивает, и я чувствую, как, словно кирпичная кладка, выстраиваются вокруг меня мои защитные стены.

– Я уже говорила: я не предам Мидаса, снабжая вас сведениями.

– Да, Озрик сообщил, что именно так ты и сказала, – отвечает Рип, и уголки его губ приподнимаются в легкой улыбке. – Но я спрашиваю не про Мидаса. Я спрашиваю про тебя.

Я переплетаю пальцы, ногти впиваются в ткань моих перчаток.

– Почему?

Командир Рип наклоняет голову.

– Аурен, кто-нибудь вообще разговаривал с тобой не таясь?

Не успеваю спохватиться и горько усмехаюсь.

– Нет.

Озрик смотрит на Рипа, и от моего спонтанного признания щеки покалывает румянец.

– Даже Мидас? – уточняет командир.

– Сдается мне, мы не Мидаса обсуждали, – ехидно напоминаю я.

Рип опускает голову.

– Ты права. Мы отклонились от темы, – он поднимает руку и проводит по черной щетине на подбородке. – Золотая клетка – это слух? Или в Хайбелле тебя действительно в ней держали?

Мои золотые глаза излучают огонь, который никак не связан с фонарным светом.

– Я понимаю твои намерения.

Он язвительно усмехается.

– О, в этом я сомневаюсь.

От его снисходительного тона две нижние ленты на моей талии разматываются, проскальзывают между стиснутыми руками, словно пытаясь удержать меня от глупости. Например, от того, чтобы перепрыгнуть через стол и разбить фонарь о его надменное лицо.

– Такая недоверчивая, – цокнув языком, говорит он. – Я просто поддерживаю беседу, – ложь непринужденно слетает с его языка. – В конце концов, у меня в гостях известная фаворитка царя Мидаса. Ты очень мне интересна.

Я чуть не закатываю глаза. Ага, конечно.

Я чувствую перемену за спиной и сжимаюсь, но, оглянувшись, вижу, что в палатку заходит всего лишь юный паренек. Он одет в ту же кожаную форму, что и остальные солдаты, вот только его – полностью коричневая, тогда как они носят черную.

Он спешно заходит, неся в руках поднос, на его темно-русых волосах лежат несколько снежинок.

– Командир, – говорит он и почтительно наклоняет голову.

– Спасибо, Твиг[3]. Можешь оставить тут.

– Да, cэр, – мальчик торопливо ставит поднос и спешит ретироваться.

Я смотрю на Рипа и Озрика.

– Ваш король вынуждает служить в армии таких юных мальчишек? – запальчиво восклицаю я. На вид, Твигу и десяти нет.

Командир Рип, кажется, ничуть не обеспокоенный моим вопросом, тянется к подносу.

– Он рад служить Четвертому королевству.

– Он ребенок! – выпаливаю я.

– Следи за тоном, питомец, – рычит Озрик, но командир качает головой.

– Ничего, Оз. Наверное, она просто проголодалась.

Я вспыхиваю от раздражения. Последний раз я ела кашу на завтрак. И, безусловно, проголодалась. Но не готова в этом признаться и разозлилась уж точно не поэтому. Нельзя использовать ни детей, ни их труд.

– Я не голодна, – вру я.

– Нет? – с издевкой отвечает Рип. – Жаль.

Он тянется к подносу и начинает распределять ужин на три порции. Я чувствую аромат наваристого, сытного супа, вижу, как от каждой тарелки поднимается пар. Сбоку, возле трех железных чашек, лежит большая буханка хлеба. И я очень надеюсь, что по чашкам разлито вино.

Вино бы мне сейчас, черт возьми, не помешало.

Рип с Озриком принимаются за еду, позвякивая оловянными ложками, и этот звук действует мне на нервы. Молча страдая, я смотрю на них и, хотя и стараюсь этого не делать, слежу за каждым движением ложки, каждым движением кадыка Рипа.

Глупая. Чего я вообще решила открыть свой глупый рот? Если уж и стоило его разевать, то только для того, чтобы запихнуть туда еду.

– Тогда, выходит, клетка и впрямь существует.

Я отрываю взгляд от пухлых губ командира, на которых блестят капли мясного бульона.

– Интересно, а какая тебе с этого выгода, – непринужденно продолжает Рип, хотя его пристальный взгляд противоречит беспечному тону.

Голод переплетается с тревогой и завязывается узлом вместе с растущим во мне гневом. Ленты в руке обвиваются вокруг пальцев и сжимают их.

– Тебе и не нужно мною интересоваться, – пылко заявляю я.

– Не соглашусь.

Каждый раз, как кто-то из них подносит ложку ко рту и пьет суп, меня переполняет возмущение. Когда Озрик опрокидывает миску и залпом выпивает ее содержимое, гнев выходит наружу.

– Клетка меня защищала. Вот в чем была моя выгода.

Рип наклоняет голову.

– От кого защищала?

– От всех.