И господа владельцы альбомов доигрались. В книжке Блинкова-младшего на этот счет были самые последние сведения. На сегодняшний день альбом Ларисика оказался не одним из пяти, а единственным, не считая маминого!
Владелец швейцарского умер в прошлом году, а его альбом пропал. Французский был продан два года назад с аукциона, и с тех пор о нем никто не слышал. А оба германских альбома совсем недавно поразили какие-то бактерии. Они уничтожили глянцевый слой фотографий. Осталась бумага с мельчайшим порошком серебра, из которого состоит изображение. То есть состояло, а сейчас одни фотографии совсем осыпались, другие попали на реставрацию и неизвестно, будут ли спасены.
Кто как, а Блинков-младший почувствовал за этой историей с альбомами чей-то коварный умысел. Скажешь кому-нибудь, что по книжке раскрыл тайну международной преступной организации, – не поверят. Но сомневаться не приходилось. Восемьдесят лет альбомы берегли как зеницу ока, и вдруг за последние два года четырех из пяти не стало! Такое совпадение не могло быть случайным.
А раз так, то следующей мишенью преступников будет альбом Ларисика!!
Блинкова-младшего так ошеломила эта догадка, что он долго не мог заснуть.
Подушка была горячей и неудобной. Громко тикал будильник. Короткая стрелка на циферблате подбиралась к двенадцати. Родители давно улеглись. Мама отсыпалась за прежние бессонные ночи, а папа заснул с ней за компанию. Свет уличного фонаря лежал на стене ровным пятном, перечеркнутым тенью оконной рамы. В детстве Блинков-младший боялся этой тени. Она была похожа на крест, на котором в кино распяли Спартака.
Мамин альбом лежал на столе. Переплет был из серого дерматина без картинок и надписей. Альбом Ларисика – точно такой же. Ясно: их делали в одной переплетной мастерской. Ведь сам каталог – тонкая брошюрка в бумажной обложке. К ней добавили страницы с фотокарточками и переплели все вместе.
Так, а почему все каталоги без картинок, и только шесть – с картинками? Ну, это простой вопрос. Для публики напечатали много дешевых, а для художников сделали вручную мало дорогих. Судя по всему, альбомов должно быть не пять, не шесть, а больше. Остальные потерялись, ведь с тех пор прошло почти восемьдесят лет.
Блинков-младший вскочил с постели. Он догадался, откуда у мамы шестой альбом!
Доказательство он обнаружил, как только раскрыл альбом. Изнутри на обложке стоял штамп. Блинков-младший видел его и раньше, но не присматривался – кто читает, что написано в библиотечных штампах? А сейчас ему как фотовспышкой в глаза ударило: ох, не библиотечный это штамп! Лиловыми чернилами для печатей оттиснуто: «НКВД СССР. Вещественное доказательство к ДЕЛУ №… Архив №… Папка №… 19…», и черной тушью вписаны номера и год: тридцать седьмой.
Выцветшие синие каракули на первой странице Блинков-младший тоже видел не раз и читал, но тогда они ему ничего не сказали. Какой-то Юрашка дарил какой-то Дашке «сии картинки» (он так написал), «чтоб ты помнила и не грустила». А сейчас, когда выяснилось, что альбом – вещественное доказательство, Блинков-младший сообразил, кто такой этот Юрашка. Юрий Ремизов! Мама говорила, что его расстреляли по ложному обвинению именно в тридцать седьмом году.
Только непонятно, что доказывает это вещественное доказательство. Из-за чего фотографии картин (а не секретных чертежей!) оказались в архиве НКВД? Мама говорила, что Ремизов изобрел какой-то живописный шифр. Может быть, в его картинах зашифрованы секретные сообщения?
Блинков-младший прокрался в прихожую и взял из папиного пиджака на вешалке очки. Они были, как лупы: плюс три. Вдаль смотреть – глаза сломаешь, но если елозить носом по страницам, очки здорово увеличивали.
И он стал елозить. Для начала под прицел папиных очков попала «Композиция из девяноста девяти спринцовок». Она больше всего подходила для передачи зашифрованного текста. Ведь эти спринцовки художник мог нарисовать в нужном ему порядке, имеющем тайный смысл. А, к примеру, «Младенец с наганом» – он и есть младенец: нос на месте, глаза на месте…
Спринцовки были разной величины и располагались без всякого порядка. Блинков-младший промучился с час, пересчитывая и записывая на бумажке, сколько их в каждом ряду, сколько – на каждом квадратном сантиметре, какой у них радиус и какая длина носика. Колонки цифр были очень похожи на шифры какого-нибудь радиста из кино. Только непонятно, что с ними делать дальше.
Потом Блинков-младший понял, что занимался чепухой. Если и был какой-то смысл в диаметре спринцовок, то его не разгадаешь, имея дело не с настоящей картиной, а с ее фотографией. Фотография же меньше и, стало быть, дает совсем другие цифры.
Честно признаться, эта возня надоела Блинкову-младшему. Для развлечения он стал рассматривать в очки что попало. Кожа на руках выглядела жутко: морщинистая, как у слона, с остатками зеленой краски в порах. Казавшаяся гладкой альбомная бумага превратилась в лунный пейзаж с кратерами и торчащими ворсинками. Каждая мельчайшая неровность отбрасывала тень.