Блиндаж

Он был кадровым военным, давно служил в армии, кроме этой службы мало что понимал в жизни, одних военных забот было ему под завязку. Служба отнимала все время, с утра до ночи, выходные в придачу, зима проходила для него за глухим гарнизонным забором, лето с ранней весны — в лагерях среди сопок и дикой природы Дальнего Востока. Женщин он видел лишь в поселке да на ближней станции, это были преимущественно жены командного и начсостава их гарнизона; из незамужних иногда попадались на глаза сестры в госпитале да официантки в командирской столовой — считанные единицы на многие десятки командиров, женатых и холостых. Выбор был невелик, молодые женились на первой, кто быстрее других встретился в жизни, и он тоже женился на официантке Марусе, что так мило улыбалась, раздавая им тарелки с большого подноса, который она ловко носила между рядами столов. Питались не очень чтобы сытно, молодой аппетит был неутолим, и Маруся его исподволь подкармливала тем, что было на кухне: то положит на тарелку лучший кусок мяса, то лишнюю ложку масла в кашу. Он был благодарен за такое непривычное для него женское внимание, которого мало видел в детстве от строгой и суховатой мачехи. Маруся ему нравилась. Уж такой казалась милой и ласковой и ничего себе внешне, но счастье с ней у лейтенанта Хлебникова длилось с июня до октября, пока они с лагерных палаток не перебрались в казармы, и оказалось, что жить им в гарнизоне негде — квартир для молодых не было, и они слонялись кто где — в старшинских каптерках, необустроенных хозяйственных боковушках. Вот тогда Маруся и сменила свой милый характер на плаксиво-визгливый, ее любовь обернулась в поток претензий к нему, который ее так обманул. Она уже не работала в столовой, а весь день сидела в своем углу на чердаке казармы и тоскливо ждала его, чтобы тотчас, как он придет, настывший в поле, голодный и издерганный, взяться его пилить за их неустроенность, за его невезение с жильем, за то, что он такой неудачник, получает шестьсот рублей в месяц и пятый год ходит в лейтенантах, тогда как его друзья стали капитанами. Долго он пробовал все это превращать в шутку, обещал дослужиться до генерала, тем более что времени для этого, мол, у него еще уйма, рассказывал о трудностях с жильем и то, что не одни они очутились в таких условиях. Даже старшие командиры и те нередко делили одну квартиру на две семьи, а деньги, так это дело такое, когда все зависит от того, как к ним относиться. Те же его шестьсот рублей взводного могут быть мелкими деньгами для буржуя и весьма значительными для уборщицы. Но где там! Марусино обидчивое недовольство постепенно превратилось в устойчивую враждебность, жена его возненавидела. Как натура крайне завистливая, она находила всех других мужей, мужей ее соседок, несравненно лучшими, чем свой, хоть он никогда не сказал ей грубого слова, старался избегать ссор и споров. Он больше молчал. Но, видно, это его молчание и было самым оскорбительным и невыносимым для нее, и, кое-как перебившись зиму в таежном гарнизоне, она весной уехала к родственникам в Барнаул… Два года он был ни холостым, ни женатым, жил в командирской гостинице с холостяками, посылал ей по почте пятьсот рублей в месяц, но писем не писал. И она ему не писала, пока он не получил то, где она просила выслать развод. Согласие на развод он отправил в тот же день и решил, что никогда больше в жизни не приблизится ни к одной женщине.

А эта вот Серафима, которую он ни разу не видел и уже не увидит никогда, чужая и незнакомая, ухаживает за ним и кормит, спасает от гибели — по своей доброй воле, без всякого расчета и даже без малейшей надежды на что-либо. Вчера, когда принесла картошечку и он начал неумело есть, так душевно засокрушалась, что, кажется, даже заплакала. Что она за женщина и какого хотя бы возраста? Голос мягкий, очень деликатный и благозвучный женский голос, но какая она с лица, об этом Хлебников не мог даже догадываться. Хоть бы спросить, сколько ей лет? Конечно, женщины ему теперь без надобности, что ему и Серафима? Но все ж таки… Он ожидал услышать ее голос — знал, тогда начинается день, она приносит харч, поддерживает в нем жизнь и тоненькой ниточкой связывает его с миром и бездной событий, из которых выпал он. Все эти дни он жестоко страдал без курева, немец принес десяток слабых, что трава, сигарет, которые он скурил за несколько часов и жаждал курить еще. А вдруг и тут Серафима ему поможет? Не может быть, чтобы у деревенских мужиков не нашлось хоть завалящего самосада! Разве что в разрушенной деревне не найдется мужиков…