Блины-былины

— Красиво сказал, — кивнул князь. — Но тут, Иван, дело-то серьезное, нам проиграть нельзя, иначе хан двойную плату затребует, а коли дома жечь начнет, людей в рабство угонять, что у него в голове никто не знает, мы поэтому и думу думаем, кого из воинов на поединок выставить.

Взял Иван маленькую сковороду в руки и говорит:

— А ты, великий князь, поставь своего самого сильного воина, пусть меч в руки возьмет, да и сожмет изо всех сил, и коли выбью меч у него из рук, отправишь меня на битву.

Переглянулся князь с воеводами, согласился. Приказал позвать Мстислава, воина в дружине Светозара известного, сильного и смелого, его то и думали, как раз на бой с Бугайбеем послать. Очень скоро прискакал Мстислав, росту большого, борода густая, глаза горят, плечи широченные. Объяснили богатырю, что делать нужно. Выхватил он свой меч булатный, сжал его покрепче, стал напротив Ивана, ногами в землю уперся.

— Ну, Иван, твоя очередь, — сказал Светозар.

Иван сделал шаг, посмотрел на Мстислава, и вдруг, возьми, да и подбрось сковороду высоко вверх, да так ловко, что она в воздухе несколько раз обернулась. Богатырь от неожиданности на сковороду-то и засмотрелся, а Иван ее подхватил, ногой по руке Мстислава ударил, хватку ослабил, — а затем, как врежет сковородой по клинку, что тот враз из руки и выскочил. Все и ахнули, не ждали такого маневра. Богатырь от удивления за голову схватился, уж больно все это ловко вышло.

— Сила-то оно хорошо, князь, но ловкость и сноровка тоже нужна, — сказал Иван, поднял отлетевший меч, и отдал его Мстиславу.

— Ай да, Иван, вот тебе и блины с пирогами, — удивился Светозар. — А может и правда, хитрость да удаль против Бугайбея пригодятся больше, чем сила богатырская.

Посовещались немного, и решили отправить на поединок с Бугайбеем храбреца со сковородами.

— Не случайно, видимо Иван, ты в наших краях оказался, и точно в то время, когда к нам татары нагрянули, — сказал Светозар. — А может все-таки возьмешь меч, щит да булаву вместо своих сковородок-то?

— Спасибо, князь, но они со мною прошли и огонь, и воду, что им какой-то там басурман, — усмехнулся Иван.

Слез со своего коня князь, обнял храбреца.

— Тогда бей, Иван, этого супостата так, чтоб неповадно им было на землю русскую возвращаться!

Расступились воеводы, вышел вперед Иван со своими сковородами в руках, и пошел на середину поля. Воины смотрят вслед, мечами о щиты бьют, поддерживают, — ожидается битва не на жизнь, а на смерть. Со стороны татарского войска вышел ему навстречу Бугайбей. Еще издалека было видно, какой он огромный, но чем ближе он подходил, тем больше становился. И вот сошлись воины в самом центре поля. Остановились. Посмотрел Иван на своего противника: глаза налились, так и пышут ненавистью и злобой лютою, тонкая полоска усов в разные стороны торчит, голова обрита, на макушке ярко красный малахай4, громадную грудь доспехи прикрывают, в одной руке большая изогнутая сабля, в другой — круглый щит, на поясе топорик висит. Не человек, чудище, не иначе. Уставился он на Ивана, наклонил голову то так, то этак, рассматривает, а потом давай гоготать, обернулся к войску татарскому, на своего противника щитом указывает, а те только диву даются, как это князь против их лучшего воина этого молодца безбородого выставить решил, да еще и без ратного снаряжения: ни кольчуги на нем, ни шлема, смех, да и только. Поднял вдруг Бугайбей щит над головою, и враз войско татарское замолкло, выставил саблю, сжал в своей ручище, ноги в коленях согнул, нападать приготовился. Иван правую ногу отставил, руки со сковородами на груди меж собой скрестил, глаз с Бугайбея не сводит.

— Начинается, — тихо сказал воин, с которым Иван разговаривал.

Войска по обе стороны замерли, каждый взгляд на две неравные фигуры в поле. Тишина, только ветра завывание. И вот, начался поединок.

Прыгнул Бугайбей вперед, саблею махнул так, что дерево одним ударом срубить бы мог, да не попал, Иван отклонился, сабля мимо просвистела. Зарычал басурманин, и давай своим ятаганом5 размахивать, да на Ивана наступать.

ФИИТЬ! ШВУУУХ! ФИИТЬ! ШВУУУХ!!!

Лезвие то слева, то справа, так и норовит Ивана изрубить, да все никак. Иван то присядет, то отпрыгнет, то сковороду навстречу клинку вражескому выставит и, как щитом укроется, аж искры в разные стороны разлетаются. Замахнулся Бугайбей, саблю над головой поднял, и на Ивана обрушил, а он сковороды свои скрестил, удар как раз в перекрестье и пришелся, — и ногой изо всех сил в грудь супостату ударил. Отшатнулся Бугайбей, щит перед собой выставил, а Иван принялся по щиту сковородами своими молотить изо всех сил, целый град ударов обрушил. Пятится злодей, а Иван все не перестает, головы врагу поднять не дает. Взревел Бугайбей, распрямился, щит в сторону отбросил, да и не щит это уже, а кусок железа измятого, словно по нем телега несколько раз проехала. Замерли на мгновение два воина, тяжело дышит Бугайбей, ноздри раздуваются, ярость кипит, а Иван вновь правую ногу отставил, нападения ждет.