Блистающий глаз

— А что с ним? Ты не можешь уничтожить его, для этого он слишком хорошо себя защищает. Ты не можешь сбежать сейчас из Войграда, и, я уверяю тебя, ты никогда не расцелуешься с Блюдогом в знак примирения. Всё, что ты можешь — это выживать изо дня в день. Но что ещё тебе нужно?

Он пожал плечами, но ощутил прилив необъяснимой надежды.

В предрассветный час они совершили беспрепятственный переезд в студию. Впереди двигался ПР, сканируя тихие улицы быстро вращающимися антеннами. Кемрин замыкал шествие, озираясь во все стороны, с бешено колотящимся сердцем, и сжимая осколочный пистолет.

В студии Лейла ахнула над оборудованием.

— Какая красота, — сказала она, легко проведя рукой по главной консоли. — Намного лучше, чем любое «железо», с каким мне приходилось сталкиваться до этого.

— М-да? — Кемрин припомнил, что шлюхи-музы использовали такие же машины, что и дрёмоделы, только выходной канал фантазий шёл непосредственно в разум клиента, а не на записывающее устройство.

— Ну что же, — сказал он. — Я начинаю.

Но это не сработало. За что бы он не брался, все его дрёмы, в итоге, фокусировались на Лейле. Странные, бесформенные, противоречивые, проникнутые смутным эротизмом.

Посреди следующей ночи он проснулся и увидел её подключенной к контрольному монитору, с закрытыми глазами впитывающей его последнюю попытку. Закончив просмотр, она с любопытством посмотрела на него, и улыбнулась.

— Шлюха-муза очень своеобразный талант. Редкое умение.

— Я не обладаю им?

— Что я могу сказать? — Она изящно пожала плечами.

— Хочешь попробовать?

Ее улыбка засияла.

— Правда?

— Почему нет? Я все равно в тупике.

Расслабленное тело Лейлы покоилось в нейро-сбруе. Невидяще полузакрытые глаза подёргивались, будто следуя за её внутренними переживаниями. Кемрин наблюдал за ней, проверяя сигнал, поступающий на записывающее устройство. Сигнал был чистым и сильным. Он начал задаваться вопросом: может, ей и в самом деле удасться произвести годную для продажи дрёму?

— Я не буду делать порно, — сказала она чуть ранее, пока он стягивал на ней упряжь сенсоров. — Я сделала его достаточно и, кажется, это длилось вечность.

— И что же тогда?

— Поверь мне, Кемрин. Многие люди захотят купить эту дрёму.

Потом она рассмеялась, и потянула на себя шлем, усиливающий мозговые импульсы.

Через некоторое время он подключился через контрольный монитор к её дрёме:

Блюдог склонился над худым, голым мужчиной, который прикреплен за руки к обшарпанной бетонной стене. Вниз стекают ручьи крови.

Здесь же Пионистый, сжимает какое-то оружие, ещё окутанное дымом выстрела. Кемрин внезапно видит, что это строительный гвоздемёт, и знает теперь, что удерживает человека у стены.

Под ногами мужчины раздавленный дорогой синтезатор, клавиатура рассыпалась блестящими обломками. Кемрин понимает, что этот человек — музыкант.

— Должен платить, должен платить. Ты знаешь, это единственный путь, — говорит Блюдог. Он вытаскивает антикварную бритву из кармана, открывает её, и начинает пилить пальцы мужчины. По всей видимости, бритва тупая.

Вопли человека взмывают вверх, пока весь мир не заходится криком. Туман боли скрывает дрёму.

Здесь дрёма плавно перетекала от воспоминаний расширенной и усиленной памяти в полностью воображенный сегмент, но оставалась такой же мощной, насыщенной, с выдающейся интенсивностью резонанса со зрителем. Текстура была плотной и глубокой. Кемрин оказался поражённым и устрашённым, полностью прикованным к происходящему. К счастью, точка зрения была отделена от действия дрёмы, как будто здесь находился невидимый наблюдатель.

Дрёма проясняется.

Жертва пыток превратилась в полусгнивший труп, злобно глядящий на Блюдога. Раздутые, бледные пальцы человека валяются в грязи у основания стены.