Блистательные годы. Гран-Канария

– Я не хочу никому ничего показывать, – неторопливо откликнулся Харви. – Я изменился. Избавился от самодовольного всезнайства. Я просто хочу работать, скромно работать, Исмей. Я просто хочу попытаться… попытаться…

Но приятель уже не слушал. Триумфальный хлопок двери заглушил слова Харви. Исмей ушел.

Харви стоял посреди комнаты. Над умирающими угольками тускло мерцали последние голубые языки пламени. Он устал. И все же жаркий, неугомонный азарт вспыхнул в нем, как луч света, рассеивающий туманную дымку. Работа! Он коротко и глубоко вздохнул. О, какой неожиданный и великолепный шанс предоставил ему Исмей! Он им воспользуется. Да, воспользуется. Новая вера зажглась в нем, новое вдохновение.

Тело еще оставалось вялым, утомленным, – он ничего не мог с этим поделать. И все же словно невидимые силы потянули Харви к маленькому рабочему столу. Все то же самое, совершенно то же самое: микроскоп, центрифуга, предметные стекла, реагенты, пробирки. Пыльные, очень пыльные, давно не использовавшиеся. Со стены на Харви сурово смотрел Пастер.

Горячее стремление нарастало в нем. Он попытается, о да, попытается! Никогда прежде его желания не были столь сильны, никогда прежде он не ощущал с такой полнотой духовное возрождение. Он взял в руку пробирку. Прикосновение принесло ему комфорт, божественное утоление боли. Он снова мог работать. Мог работать!

Было тихо, дом наконец заснул, с улицы больше не доносился шум.

Харви подумал о Мэри, сосредоточенно глядя вдаль. Перед внутренним взором возникло ее лицо. Он с усилием попытался собрать все воедино. Но кусочки мозаики не совпадали – ни одна человеческая рука не в состоянии сложить их вместе. Но все это случилось, случилось, случилось. А потом он вздохнул. Это прошлое. Что ждет его в будущем – он не знал, не мог сказать. Но, по крайней мере, у него оставался образ Мэри – идеал, не отделимый от его работы.

Он печально стоял посреди комнаты, усталость переполняла сердце. И вдруг он услышал на опустевшей улице звуки, прокравшиеся сквозь туман. Сначала он не обратил на них внимания. Но они повторились. Странные звуки, проникавшие через входную дверь. Казалось, к этой двери кто-то тихонько прикасается. Харви медленно повернул голову. «Это ветер», – сказал он себе. Но ветер не дул. Значит, это Исмей – что-то забыл и вернулся. Но это был не Исмей.

Сердце Харви сжалось. В безмолвном доме снова раздался звук – едва слышный скрип, словно кто-то, легко ступая, вошел в холл. «Это ничего не значит, ничего, ничего», – отчаянно убеждал себя Харви. Он знал, что это ничего не значит. Но лицо его сильно побледнело. Сердце замерло. На этот раз никаких звуков. Но добавился аромат. Он вплыл в комнату – отчетливый, опьяняющий. Аромат фрезий.