Прежде газели немедленно бы встрепенулись при виде нового существа, бросились бы бежать. Теперь они спокойно продолжали пить воду, а те, что напились, бродили поблизости.
Лишь большой, сильный и волосатый удивленно смотрел на Шамхат.
Но чем ближе подходила она к нему, тем меньше оставалось удивления в его взгляде, зато восхищения становилось все больше.
— Ты совсем не большой, не сильный и не волосатый, проговорила Шамхат, смеясь, — ты — красивый и смелый и ты человек. Имя твое — Энкиду. Подойди же ко мне.
Шамхат продолжала медленно приближаться, и Энкиду пошел ей навстречу. Он смотрел только на нее и видел только ее. Прекрасней ее голоса он ничего прежде не знал и теперь испугался, что она замолчит, или еще того хуже, исчезнет так же внезапно, как и возникла. А ему хотелось смотреть на ее лицо и ничего больше не видеть. Всегда смотреть, всегда видеть только ее улыбку.
— Какой же ты робкий! — засмеялась снова Шамхат, — а мне говорили, что и львы послушны тебе.
Удивительное дело — ей, горожанке, в легких одеждах, в дорогих украшениях, этот дикий, такой же могучий, как Гильгамеш, богатырь был тоже приятен.
Они подошли близко друг к другу, и Энкиду, словно умел это делать всегда, осторожно обнял городскую красавицу.
— Ты — Энкиду, а я — Шамхат, — прошептала красавица, — и теперь мы будем вместе, — добавила она вдруг неожиданные для себя слова, потому что похожее произносят лишь перед тем, как стать мужем и женой.
Охотник же, наблюдавший за ними из кустов, понял, что стал лишним и, стараясь не шуметь, тихо побрел в сторону своего шатра. Туда, где среди стада овец жила его семья.
— Сходил ли ты в город? — спросил отец, когда охотник вошел в шатер. — Что сказал тебе Гильгамеш? Почему не послал отряд, чтобы изловить того, кто нарушил порядок в степи?
— В городе я побывал, и царь Гильгамеш подарил мне новую одежду, а вместо отряда с копьями и мечами он послал безоружную женщину, и она уже победила. Теперь он стал ее пленником.
Теперь он стал ее пленником, и несколько дней они знали только друг друга. Солнце на небе сменялось звездами, проходили мимо звери, налетал и стихал ветер — они не замечали этого. Шамхат стала для Энкиду солнцем, небом, землей, звездами, ветром. И стал для Шамхат Энкиду всей жизнью.
В те несколько дней она научила его первым словам человеческой речи.
Но однажды, очнувшись, Энкиду увидел своих друзей — стадо газелей. Он пошел к ним, чтобы рассказать о том, как прекрасна Шамхат и как он любит ее, но газели не узнали Энкиду и бросились от него врассыпную.
Он увидел кузнечика и нагнулся, желая поговорить хотя бы с ним, но и кузнечик в испуге отпрыгнул в сторону.
И тогда Энкиду вернулся к Шамхат, сел у ее ног, глянул ей в лицо и заплакал.
Тихо утешала его городская красавица.
— Энкиду, теперь ты стал человеком.
— Энкиду, теперь ты стал человеком, — утешала его Шамхат. — Нагнись над водой, ты увидишь свое отражение и поймешь, что прекрасен как бог. Лишь один Гильгамеш достоин сравниться с тобой. И тебе не надо больше бегать со зверьем по степи, вместе с газелями есть траву. Ведь ты — не газель и не кузнечик. Ты — мужчина и таких, как ты, я прежде не знала.
— Как же мне жить? Теперь в степи никто не считает меня своим братом и другом!
— Ты пойдешь со мной. Я отведу тебя в Урук, и там для каждого человека ты станешь и братом и другом.
Шамхат поднялась с земли, разорвала пополам ткань, в которой пришла из города, в одну половину одела Энкиду, в другую — себя.
Взяв за руку, она повела его, словно сына, к шатрам, туда, где жили пастухи.
Она повела его, словно сына, к шатрам, туда, где жили пастухи.
— Куда ты ведешь меня по степи? — удивлялся Энкиду. Разве здесь, у воды, было нам плохо? Останемся тут навсегда.
— Ты — человек, Энкиду, и должен узнать людей, — снова повторила красавица Шамхат. — Она чувствовала себя мудрой и взрослой и ей это нравилось. — Я отведу тебя в Урук, ты увидишь Эану — место жизни богов, ты встанешь перед нашим царем Гильгамешем. Умнее и сильнее его нет другого царя на земле. Даже о тебе он узнал раньше, чем ты появился, ты привиделся ему во сне.
— Быть может он и умнее, этот твой царь, — ответил Энкиду, — я жил вместе с газелями, а он управляет людьми, но сильнее он быть не может, сильнее меня в степи нет никого.
— То — в степи, — засмеялась Шамхат. — Знай же, что степь — это лишь частичка земли. Еще есть реки, море, леса.
— Если так, веди меня, Шамхат, в твой город, там и проверю, кто сильнее из нас.
— Сильней Гильгамеша могут быть только боги, — вновь засмеялась Шамхат.
Но смеялась она не обидно, и Энкиду радостно было слушать музыку ее смеха.
Скоро они подошли к жилищам пастухов.
Скоро они подошли к жилищам пастухов.
— Это Энкиду, он спустился к нам с гор и прежде не знал людей, — сказала Шамхат пастухам, их детям и женам, обступившим ее и большого сильного человека.
— Тот самый, которого слушаются львы, — проговорил молодой охотник.
— Что ж, будьте гостями. В наших шатрах всегда есть место для гостя, — прибавил старый пастух, его отец.