Читаем Блюмсберийские крестины полностью

— Весьма пріятно видть васъ, сказала мистриссъ Киттербелъ въ совершенномъ невденіи о замшательств и огорченіи несчастнйшаго смертнаго: — позвольте мн отрекомендовать васъ моимъ искреннимъ друзьямъ: вотъ это моя мама, мистеръ Домпсъ, а вотъ мой папа и мои сестры.

Домпсъ съ такимъ жаромъ схватилъ руку почтенной лэди, какъ будто она была его родная мать, сдлалъ поклонъ молодымъ двицамъ, показалъ спину старому джентльмену, котороый стоялъ позади его, и не обратилъ ни малйшаго вниманія на отца мистриссъ Киттербелъ, который ровно три минуты съ четвертью безпрерывно ему кланялся.

— Дядюшка, сказалъ маленькій Киттербелъ, посл того, какъ Домпсъ былъ отрекомендованъ дюжинамъ двухъ самыхъ некрасивыхъ друзей: — позвольте мн увести васъ въ другой конецъ комнаты и отрекомендовать моему задушевному другу Дантону. — Удивительный человкъ! просто прелесть что за человкъ! Я увренъ, что вы съ перваго раза полюбите его. Сюда, сюда.

И Домпсъ слдовалъ за своимъ племянникомъ такъ послушно, какъ ручной медвдь.

Мистеръ Дантонъ былъ молодой человкъ лтъ двадцати-пяти, съ весьма значительнымъ запасомъ нахальства. Онъ былъ большой фаворитъ, особливо между двицами отъ шестнадцати до двадцати-шестилтняго возраста. Онъ умлъ довольно искуссно подражать французскому рожку, неподражаемо плъ комическія псни и обладалъ необыкновеннымъ даромъ разсказывать вздоръ своимъ почитательницамъ. Какими-то непостижимыми путями, онъ пріобрлъ славу великаго остроумца, а вслдствіе столь важнаго пріобртенія едва только онъ открывалъ свой ротъ, какъ вс, кто только зналъ его, начинали хохотать отъ всей души.

Рекомендація состоялась по надлежащей форм. Мистеръ Дантонъ поклонился и комически махнулъ дамскимъ носовымъ платкомъ, который онъ держалъ въ рук. Друзья Дантона улыбнулись.

— Очень тепло, сказалъ Домпсъ, чувствуя необходимость сказать что нибудь.

— Да-съ. Вчера было тепле, возразилъ блестящій мистеръ Дантонъ.

Всеобщій смхъ.

— Я считаю за особенное удовольствіе поздравить васъ съ вашимъ первымъ появленіемъ въ качеств отца, продолжалъ Дантонъ, обращаясь къ Домпсу:- то есть въ качеств крестнаго отца.

Дамы хохотали безъ всякаго принужденія; мужчины находились въ безпредльномъ восторг.

Общій ропотъ удовольствія и восхищенія положилъ конецъ дальнйшему развитію остроумія мистера Дантона и возвстилъ появленіе кормилицы съ новорожденнымъ. Дамы, въ одинъ моментъ оставили свои мста. (Двицы всегда бываютъ въ восторг при подобныхъ случаяхъ).

— Ахъ, какой милашка! сказала одна.

— О, какая прелесть! проговорила другая, и нарочно вполголоса, чтобъ сильне выразить восторженный энтузіазмъ.

— Восхитительно! присовокупила третья.

— Какія крошечныя ручонки! сказала четвертая, приподнимая сжатую ручку ребенка, и имющую форму и величину лапки цыпленка.

— Видли ли вы когда? спросила маленькая кокетка, имющая сходство съ литографіей парижскихъ модъ, длая большой шумъ и обращаясь къ джентльмену въ трехъ жилетахъ: — видли ли вы….

— Никогда въ жизни, отвчалъ ее поклонникъ, поддергивая вортничекъ своей рубашки.

— Ахъ, кормилица, позволь мн подержать его! вскричала другая молоденькая лэди.

— А, что кормилица, можетъ ли онъ открыть свои глаза? спросила еще какая-то двица, показывая видъ безпредльной невинности.

Достаточно сказать, что вс незамужнія лэди единодушно произвели новорожденнаго младенца въ Купидоны, и что вс замужнія, nemine contradicente, соглашались, что онъ былъ во всхъ отношеніяхъ прекраснйшій ребенокъ, какого они когда либо видли, — конечно исключая изъ этого числа своихъ собственныхъ дтей.

Танцы начались съ величайшимъ одушевленіемъ. Дантонъ во всхъ отношеніяхъ снискалъ себ полное превосходство предъ прочими кавалерами. Нкоторые молодыя леди очаровали общество и пріобрли поклонниковъ, пропвъ за фортепьяно. «Мы встртились съ тобой», «Я видлъ ее на ярмарк мечты», «Я не поврю, чтобы внокъ любви былъ тягостенъ для насъ», — и другія — въ одинаковой степени сантиментальныя и интересные романсы. «Молодые люди — говорила мистриссъ Киттербелъ — какъ нельзя боле милы и любезны»; двицы тоже не теряли своихъ случаевъ; и все, по видимому, предвщало пріятное окончаніе вечера. Домпсъ, однакожъ, не надялся на это: онъ сидлъ и втайн замышлялъ какой-то планъ — придумывалъ что-то въ род шутки на свой собственный ладъ — и уже заране вкушалъ удовольствіе! Онъ съигралъ робберъ и проигралъ. Мистеръ Дантонъ воспользовался этимъ случаемъ и отпустилъ острое словцо, при чемъ, конечно, вс расхохотались. Домпсъ сдлалъ возраженіе еще остре, но ему никто не улыбнулся, за исключеніемъ одного хозяина, который поставилъ себ въ обязанность смяться до слзъ ршительно всему. Словомъ сказать, вечеръ шелъ превосходно; только за музыкантами сдлалась небольшая остановка: они не играли съ такимъ одушевленіемъ какого желало общество. Однако, причина этому объяснилась весьма удовлетворительно, по показанію джентльмена, пріхавшаго вечеромъ изъ Гревзенда, открылось, что эти самые музыканты были наняты играть на пароход цлый день, и они дйствительно играли почти безпрерывно во всю дорогу въ Гревзендъ и обратно, въ Лондонъ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза