Блюстители

— Ты на что намекаешь, Фрэнки? — огрызаюсь я. — Я уже исповедовался. Да, у меня была длинная ночь, я слишком много ел и выпил, выкурил дрянную сигару и спал мертвецким сном на крыльце чужого дома, а в три часа утра огромный кот прыгнул мне на грудь и напугал до смерти. Откуда я мог знать, что это его кресло-качалка? После этого уже никто больше не смог заснуть. Да, теперь в голове у меня туман, глаза слезятся, весь я покрыт кошачьей шерстью и чувствую себя больным.

— Вас тошнит?

— Пока нет. Когда начнет, я дам тебе знать. А как ты? Взволнован тем, что будешь обыскивать дом с привидениями, про́клятый африканской колдуньей?

— Жду не дождусь.

Фрэнки трогает свой «Глок» и усмехается — мое состояние, близкое к агонии, забавляет его.

Райли и Уэнделл дожидаются нас около дома. Завывает ветер, и скоро начнется дождь. Я вручаю обоим по экземпляру арендного договора и быстро перечисляю основные его условия. Райли и Уэнделла больше интересуют деньги, поэтому я передаю им чек, который может обналичить любой из них — он выписан с доверительного счета юридической фирмы Колакурчи.

— А как насчет наличных? — хмуро интересуется Уэнделл, разглядывая чек.

Я тоже свожу брови к переносице и, придав себе максимально официальный вид — я ведь как-никак юрист, — отвечаю:

— Я не могу оплачивать наличными сделку, связанную с недвижимостью.

Кстати, я вовсе не уверен, что это правило действует в штате Флорида, но стараюсь создать впечатление, будто моими устами говорит представитель власти.

Фрэнки достает из кузова своего пикапа восьмифутовую складную стремянку и сверкающий новенький ломик-фомку, купленный накануне. Я держу в руках два фонарика и банку с репеллентом от насекомых. Мы пробираемся через сорняки к останкам главного крыльца и оглядываем дом снаружи. Уэнделл, указывая вверх пальцем, поясняет:

— На первом этаже две комнаты, кабинет и одна из спален. Над ними, на втором, еще две спальни. Лестница справа, вход на нее из кабинета. Над вторым этажом, наверное, вы найдете чердак, а может, и не найдете. Я там никогда не был, и меня туда не тянуло. Я про это место даже не спрашивал. В задней части дома расположена пристройка, она, понятно, появилась позднее, чем основная часть. Вот здесь кухня и ванная комната, над ними ничего нет. В общем, все это в вашем распоряжении, так что вперед, парни.

Я твердо настроен не показывать, что мне не очень хочется проникать в дом и обшаривать его изнутри. Поэтому я начинаю опрыскивать свои руки и ноги репеллентом. По моим предположениям, строение буквально кишит клещами, пауками и какими-нибудь еще мерзкими маленькими жучками. Я передаю банку Фрэнки, и он тоже обрабатывает себя из нее с помощью пульверизатора. Чтобы освободить руки, Фрэнки прислоняет стремянку к стене дома около входной двери. Мы не уверены, что она нам потребуется.

С неохотой, которая кажется несколько искусственной, но вполне может быть и неподдельной, Райли шагает вперед и вставляет ключ в тяжелый замок. Щелкает пружина, и замок открывается. Райли быстро пятится. Оба Тафта готовы броситься наутек. Недалеко от нас ударяет молния, и мы вздрагиваем. Изображая храбреца, я ногой ударяю во входную дверь, и она со скрипом распахивается. Затаив дыхание, мы ждем несколько секунд и испытываем облегчение, когда ничего зловещего не происходит. Я поворачиваюсь к Райли и Уэнделлу и говорю:

— Я выйду к вам через минуту, парни.

Внезапно дверь с громким треском захлопывается.

— О черт! — вскрикивает Фрэнки.

У меня на мгновение душа уходит в пятки. Оба Тафта, вытаращив глаза и разинув рты, пятятся. Я издаю фальшивый смешок, словно хочу сказать: «Да ладно, все это просто забавно». Затем делаю шаг вперед и снова открываю дверь.

Мы ждем, но на сей раз ничего не происходит. Дверь больше не закрывается сама собой. Я включаю свой фонарик, Фрэнки делает то же самое. Фонарик он держит в левой руке, ломик — в правой, а «Глок» — в кармане на бедре. Одного взгляда на его лицо достаточно, чтобы понять, что Фрэнки испытывает ужас. И это человек, который провел в тюрьме четырнадцать лет и выжил! Я открываю дверь еще шире, и мы с Фрэнки шагаем внутрь. Вида умерла тринадцать лет назад, и дом, вероятно, все это время был закрыт для доступа, но кто-то все равно вынес из него бо́льшую часть мебели. В доме витает некий запах, не то чтобы очень уж неприятный, но сильный и какой-то затхлый. Деревянные полы покрыты плесенью и гнилью, я буквально чувствую, как вместе с воздухом вдыхаю смертоносные бактерии.

С помощью фонариков мы исследуем спальню, расположенную слева. Матрас на кровати покрыт толстым слоем пыли и грязи. Я предполагаю, что именно на ней умерла хозяйка дома. На грязном полу валяются осколки разбитых стеклянных абажуров, старая одежда и газеты. Перешагнув через порог кабинета, мы делаем несколько шагов и тоже обшариваем его лучами наших фонариков. Они освещают телевизор с разбитым экраном, выпущенный в 60-е годы, отстающие от стен обои. Повсюду толстый слой пыли и паутины и груды какого-то барахла.