— День Нэзалэжности, — серьезно ответил бугай. — У нас теперь каждый день праздник, потому как мы теперь каждый день нэзалэжные! Ба! Да ты не тот ли подлюка, который у честных людей ценную бранзулетку потибрил? Тогда тебя надо арестовывать и тащить прямиком к пану атаману, а уж он-то, милостивец, разберет, что с тобой делать. Потому как мы не какие-нибудь антиобщественные элементы, а натуральные самопровозглашенные чернобыльские казаки.
— Ничего я ни у кого не крал, — уперся Звонарь. — Пропустите нас к Припяти, и разойдемся, как мирные люди.
— Не, люди добрые, он таки ничего не понял, — обратился маленький усач к громиле. — Придется объяснить.
И потянул из ножен саблю.
И тут Звонарь увидел то, чего больше видеть не хотел бы никогда.
Ведьмак выступил вперед, его гурда вылетела из ножен мгновенно, так, что никто даже и сообразить ничего не смог. После чего Ведьмак пропал, словно кровосос, ушедший в стеллс. То есть он не совсем пропал, иногда он появлялся рядом с очередным самозваным казаком, возникал словно из воздуха, чтобы хлестнуть клинком и опять пропасть. Наконец он остановился. Казалось, с рук его до сих пор стекал какой-то кровавый мокрый свист. Медленно, словно еще не осознав собственную смерть, падали тела самозваных казаков, тяжело дышал Ведьмак, а у Звонаря почему-то болели руки, словно он только что перетаскал целую поленницу.
— Ты что, озверел? — только и смог он спросить у Ведьмака.
Мастер меча всегда делает только один удар, сколько бы врагов его не окружало, — каким-то чужим голосом ответил Ведьмак.
Потом они долго молчали.
— Пошли отсюда, — наконец сказал Ведьмак, помолчал и добавил: — Я-то думал, мне это больше никогда не пригодится. Значит, ошибался.
10
Они вышли наконец к темной неласковой Припяти и даже развели небольшой костерок. Время Бакенщика еще не наступило, его время — темнота, а сейчас было светло, и в мутном небе над рекой только-только начали проступать первые, словно больные звезды. Кажется, река не хотела больше отражать небеса, как женщина, которая не хочет, чтобы ее больше любили, одевается в тусклые одежды и избегает отражаться в зеркалах. Наконец, стемнело и на серо-черной воде начали вспыхивать огни бакенов — красный-белый-зеленый-желтый-белый-белый-белый… Где-то вдалеке слышалось тарахтение старенького мотора, всхрипывание страшного чернобыльского пса, по своей привычке умостившегося на носу байды, но ни самого Бакенщика, ни его посудины видно не было. Потом на реку сполз густой желтоватый туман, так что огни бакенов сначала расплылись, а потом и вовсе растворились в нем, все цвета смешались, и река снова стала серой и неряшливой. А может, обманом был этот Бакенщик с его никому не нужными бакенами? Очередной аномалией, издевкой, шуткой Зоны…
Оставалось только ждать утра, чтобы отправиться к находящемуся километрах в трех вверх по течению дебаркадеру с притопленным корабликом на подводных крыльях, а там принять бой с двумя тройками самых отъявленных головорезов Зоны. Впрочем, ничего личного, заказчик всегда прав… Хотя если разобраться — вранье все это, и заказчик, бывает, ошибается, да еще как, и личного в наших поступках до фига, если не больше, только что об этом говорить?
«Мастер меча делает только один удар», — сказал Ведьмак, только не обязательно победный. Чаше бывает наоборот, а то всяческие мастера клинка и пули просто-напросто уничтожили бы этот мир. Впрочем, особого прока расстраиваться тоже не было. Ну и что, что завтра предстоит бой? Мало ли их, этих боев, довелось пережить и Звонарю, и Ведьмаку? А вот гитару было жалко. Что-то не доигранное осталось здесь, в Зоне, и от этого становилось стыдно, как от не отданного долга.
Утром они позавтракали хлебом и салом, добытым из казачьих котомок, и отправились вверх по реке. Что такое три километра для опытного сталкера? Полчаса небыстрым шагом, вот уже показались сгоревшие домики прибрежного поселка, а вот и сам дебаркадер с притопленной красавицей «Ракетой», вот он, знакомый осокорь, под которым Лешка припрятал амуницию и гитару, только встречающих что-то не было видно. И не слышно, кстати. Точнее, встречающие были, только не совсем те, кого ожидали увидеть Звонарь с Ведьмаком.
На единственной уцелевшей лавочке поселка сидела Катерина.
А у дебаркадера, словно челн легендарного викинга, была пришвартована байда Бакенщика.
— Ни фига себе! — только и смог сказать Ведьмак.
На Катерине было то самое светлое платье и босоножки на каблуке. И сама она была та самая «девочка с Кордона», вот только в лице что-то изменилось, не постарело лицо, просто за ним возникла некая глубина, нет, не глубина возраста, напротив, — это была глубина будущего, она чего-то ждала, ждала именно сейчас от Лешки-Звонаря. А Лешка стоял перед ней в своей дурацкой проклепанной косухе с «Чейзером 13» наперевес и никак не мог сообразить, что ему делать. Потом сообразил все-таки, отложил дробовик, расстегнул ворот косухи, выпростал нитку сияющих ровным молочным светом «маминых бус» и осторожно повесил на высокую, с ясной голубоватой жилкой шею.