Блюз черных дыр и другие мелодии космоса

Большинство ученых, встречающихся в “Пещерке” на улице Фигероа, проводят львиную долю своего времени в диспетчерской и в LVEA. Они программируют системы управления экспериментом, тестируют зеркальные покрытия, паяют электрические схемы. Они приезжают в Калтех на некий оговоренный срок, чтобы поработать в эксперименте. Наши сегодняшние застольные речи довольно сумбурны. Все мы обычные люди – перекидываемся отрывистыми репликами, не слишком-то соблюдаем логику беседы, прыгаем с темы на тему, поддразниваем и подкалываем друг дружку, флиртуем, и время от времени используем жаргонные технические словечки.

Но вот выпиты последние капли вина. Мы выходим на пустую ночную улицу. Машем друг другу на прощание. Компания распадается: кто-то возвращается в свое обветшавшее жилище, кто-то идет в общежитие, кто-то к друзьям, у которых есть лишний диван. Но назавтра споры возобновятся. Я словно бы по-прежнему слышу шум бара, но звучит он сейчас подобно камертону. Этот звон в ушах, к счастью, отчетливо уловим лишь иногда, в полной тишине, когда наступает молчание и ты погружаешься в раздумья.

Глава 16 В ожидании волн

Робби Фогт подытоживает:

– Они обязательно обнаружат гравитационные волны. В этом нет никаких сомнений, но это уже будет не мое открытие. Я узнаю о нем из газет.

Я ни о чем не жалею. Ни о чем. Раны затянулись. Для меня эта история осталась в прошлом. Теперь у меня новая работа. В сфере национальной безопасности. Но я не наемный работник. Я свободен. Я сам выбираю, чем мне заниматься. Я больше не государственный служащий. Когда я делаю доклад на совещании в Вашингтоне, я могу позволить себе сказать то, что ни адмиралы, ни генералы позволить себе не могут. Я могу говорить все, что думаю. И это чертовски потрясающая возможность для 85-летнего мужчины.

Калтех был моим домом. Он был тем местом, с которым меня многое связывало. Он был мне и семьей, и домом. Печально, что больше я не часть Калтеха. У меня было много неудач, но всякий раз рядом оказывался кто-то, кто помогал мне в сложных ситуациях. Когда меня уволили, то есть. когда мне пришлось уйти. или как это назвать. Мне было очень обидно. Это было ужасно. но в нужный момент нашлись люди, подставившие мне плечо. Каждый раз, когда в моей жизни намечались изменения, находился человек, проявлявший ко мне участие. В этом я везунчик.

Так сложилось, что я верю в ядерное разоружение, но, среди прочего, занимаюсь и ядерным оружием. Если когда-нибудь наша страна и мир в целом решат разоружаться, то я именно тот, кто в этом поможет. Мы были против распространения ядерного оружия. Я не сторонник нулевого решения. Я всегда говорил, что немного оружия надо все-таки оставить. Полностью избавиться от ядерного оружия никогда не удастся, потому что люди никогда не будут полностью доверять друг другу… Но если сократить его до нескольких десятков единиц, то людям не удастся с его помощью уничтожить Землю. Сейчас, имея четыре тысячи единиц ядерного вооружения, вы можете сделать планету непригодной для жизни, и я боюсь, что в мире найдутся сумасшедшие, которые могут начать ядерную войну. Но если у них не будет четырех тысяч единиц оружия, если у них останется только двадцать четыре, то они смогут уничтожить один город, а это еще не конец. Это очень плохо, но это не конец. С четырьмя же тысячами возможен конец жизни на Земле. Я хочу предотвратить это. Я наиболее эффективен в качестве эксперта. Все знают, что я выступаю против ядерного оружия. Я борюсь за то, во что верю.

За два месяца до этого Фогт отменил нашу встречу, сославшись на проблемы со здоровьем. До меня дошли слухи, что он был в Афганистане и его конвой попал в засаду. Он сделался мишенью из-за своих работ над ядерным оружием. Его ранили во время атаки, и он перенес несколько неудачных операций – кажется, в области позвоночника… может, осколок?

“Я обязан этой стране. Эта страна была благосклонна ко мне. Она была ко мне гораздо добрее, чем та, где я родился”.

Мы стоим возле корпуса LIGO и не спешим прощаться. Стоим, переминаемся с ноги на ногу. Из старых деревянных дверей один за другим выходят люди, косятся в нашу сторону. Мне машут в знак приветствия, но не говорят ни слова, потому что видят рядом со мной Фогта. Он-то как раз говорить хочет. Хочет рассказать о своей новой работе и о том, почему опасается за судьбу этой страны. Он не нуждается ни в моем одобрении, ни в моем согласии. Я не высказываюсь относительно разоружения или Афганистана. Мое мнение не играет сейчас никакой роли. Я просто слушаю. Я не проронила ни одного лишнего слова. К концу нашей многочасовой беседы я совершенно обессилела. И заметила, что вовсе не хочу возражать этому полному противоречий человеку. Даже не рассказала ему о своих политических предпочтениях, хотя у меня они не те, что у него. (Это для меня весьма необычно.) А также задалась бесполезным вопросом, не заинтересуется ли после этой встречи Агентство национальной безопасности моей электронной почтой.