Блюз мертвых птиц

Мы с Молли завтракали на кухне, а Алафер в своей спальне работала над новым романом. Окна были распахнуты, утро было прохладным и свежим, воздух пах черноземом и ночной прохладой, а в тени начинали распускаться цветы. Я слышал, как Алафер печатает на старой машинке «Смит Корона», которую я подарил ей на восьмилетие. Моя дочь очень странно писала свои книги, я этого никак не мог понять. Она просыпалась посреди ночи и писала от руки в тетради, утром перепечатывала все на «Смит Короне», а затем заново набирала текст на компьютере. Когда я спросил ее, зачем она это делает, она ответила: «Текст для меня плох до тех пор, пока я не уверена в том, что каждая точка и запятая находятся на своем месте и что ни одно из использованных мною слов нельзя выкинуть».

— Кто звонил вчера вечером? — спросила Молли.

— Варина Лебуф. Сказала, что ее отец напился и отправился меня искать. Я не принял ее всерьез. Вся эта компания на плантации «Кру ду Суд» напоминает мне клубок гадюк. Их схемы, какими бы они ни были, разваливаются на глазах, и Варина пытается спасти свою шкуру.

— А с чего ее отцу на тебя охотиться?

— Много лет назад кто-то научил его ненавидеть себя и обвинять в своих неудачах людей другой расы и всех, несогласных с ним… Какое хорошее утро. Давай не будем говорить об этих людях?

— Придется.

— Нет. Это все равно что читать Библию, — ответил я, — мы знаем, чем закончится последняя глава — хорошие парни победят.

— Но ты пропустил ту часть, где половина Земли будет уничтожена.

— Не бывает идеальных историй, — ответил я.

Мы засмеялись так, как смеялись тогда, когда у нас не было никаких забот. Мы разделили на двоих плюшку с корицей и допили кофе с горячим молоком. Затем отправились на прогулку и дошли в сопровождении Снаггса и Треножки до края Байю-Тек. Поднимающийся от воды воздух был холодным и освежающим, а свет, пробивающийся сквозь кроны деревьев над нами, падал, словно волшебная пыльца. Над каналом не раздавалось ни единого звука, даже разводной мост на Берк-стрит хранил молчание. Молли нежно взяла меня за руку, и мы тихо наблюдали, как лещ кормится среди приобретавших коричневый цвет кувшинок, краешки которых постепенно высыхали и скручивались над водой. Я подумал, сколько же осталось недель до прихода серой, дождливой луизианской зимы, раздевающей догола дубы и ореховые деревья и покрывающей окна туманом, который мог быть столь же холодным и мокрым, сколь вода, скапливающаяся в могиле.

На следующее утро в управлении я узнал, что сводная сестра Хелен, Айлин, чуть не погибла в автомобильной аварии в Шривпорте и что моя начальница отправилась присматривать за ней. Я готов был рассказать ей обо всем, что знал о Гретхен Хоровитц и похищении Кэнди, о заказе на меня, мою семью и Клета, но, словно обремененному грехами прихожанину перед закрытыми вратами церкви, мне не с кем было поделиться своим бременем.

Я позвонил Клету в офис.

— Что там с британцем и Ламонтом Вулси? — спросил я.

— Ты как раз вовремя. Я только звонил в Лафайетт. Британец выступает на ленче торговой палаты на Пинхук-роуд, — выложил он, — и знаешь, что еще? Они подают устрицы, которые самолетом доставили аж из залива Чесапик. Никак, заботятся о своем здоровье.

Ресторан располагался в старой части Пинхука, где дубам посчастливилось не встретиться с бензопилой. Их толстые сучковатые ветви длинной аркой вились над двухполосном шоссе, создавая красивый, продуваемый всеми ветрами живой тоннель, находиться в котором было особенно приятно свежим утром, когда солнечный свет мягко пробивался через зеленый навес. В такие минуты можно было поверить в то, что Роберт Браунинг[27] был прав, а его противники ошибались, и что Бог действительно был на небесах, и все в нашем мире было в порядке.