Блюз ночного города (СИ)

- Реакция на свет есть, - удовлетворительно проговорила она и ощупала голову. - Тошнит? Голова кружиться? Болит?

Я отрицательно мотнула головой и тут же об этом пожалела. Перед глазами громыхнул фейерверк. Пришлось облизывать пересохшие губы и говорить:

- Не болит, не кружится и не тошнит, - голос был у меня какой-то хриплый, словно сорванный, и само горло ужасно саднило. - Где я?

- В лазарете, деточка, - женщина хмыкнула и отошла от меня.

В отдаление противно зазвенело стекло.

- Сейчас мы с тобой один укольчик поставим, и ты до утра здесь полежишь. Посмотрим, - она снова приблизилась ко мне. - С утра к Виолетте пойдешь.

И многозначительно посмотрела на меня. Я ответила равнодушным и не понимающим взглядом. Пойду к директрисе, вряд ли на один богом забытый детдом найдется вторая Виоллета, это понятно. Но проблемы в этом не вижу. Я ни в чем невиновата, я защищалась, а следовательно, если кого и наказывать, то это тех девчонок.

Как же я ошиблась...

С директрисой я встретилась в девять утра, в уже знакомом мне кабинете. Меня еще пошатывало, и выглядела я бледнее поганки, поэтому мне милостиво разрешили присесть на деревянный стул около самой двери. Окинули презрительным взглядом и поморщились.

- Оксана Исаева, - со страной интонацией протянула она и снова поморщилась, - мне сказали, что проблем не будет. Однако ты в первый же день, в первый же час, умудряешься устроить драку и настроить всех против себя.

Я в удивление вскинула голову.

- Виолетта Эдуардовна, они...

- Молчать! - она громко хлопнула по столу. - Молчать и слушать. И запомни, девочка, рот открывать будешь, только после разрешения.

Взгляд, направленный на меня, был тяжелым, замораживающим. Она подавляла, заставляла чувствовать себя ничтожеством в сравнении с ней. И я не выдержала, отвела взгляд и покорно кивнула головой. Не мне с ней тягаться, по крайне мере, не сейчас.

- Я рада, что ты меня поняла, - она довольно хмыкнула и позвонила в колокольчик, что стоял у нее на столе, - и что осознаешь свою вину в случившемся.

Тут же в кабинет вплыла Анна Михайловна, как я смогла понять, моя воспитательница.

- В карцер на неделю, - Виолетта Эдуардовна небрежно кивнула в мою сторону.

Меня же в который раз за последние сутки схватили за руку чуть повыше локтя и повели. Шли мы через все здание, несколько раз спускаясь и поднимаясь по лестницам. Шли, конечно, под любопытные взгляды окружающих и тихий шепот, который раздавался тут же, стоило нам чуть-чуть отойти. Мне же оставалось лишь гордо поднять голову и запрятать подальше слезы. Показать слабость - убить себя в этом гадюшнике сразу и окончательно, а я такой подарок делать не собираюсь.

Карцер оказался небольшой комнатой, расположенной в подвале. Четыре бетонные стены, лампа на голом проводе под потолком, рукомойник и унитаз в небольшом закутке, железная кровать с тонким матрасом и волгой подушкой, посередине стоял деревянный стол. Вот и весь интерьер моего очередного места жительства. Застыв посреди комнаты, я брезгливо оглядела постель, не удивлюсь наличию клопов, и после посмотрела на воспитательницу.

- Верните мне рюкзак, там мои вещи, и выдайте, пожалуйста, новый комплект белья, - говорила я тихо, даже просительно. - Этот грязный.

Анна Михайловна же вдруг возмущенно фыркнула и, подскочив ко мне, больно вцепилась в плечи, прошипела в самое лицо.

- Девочка, ты свои замашки интеллигентные брось лучше, цаца тут выискалась. Смотришь на всех свысока, шмотки небось импортные! Дрянь... - запал злости, кажется, прошел, и она уже куда спокойней, даже с удивлением проговорила. - Ишь белье ей грязное! Чай, не принцесса, переживешь.

Качая головой и что-то ворча себе под нос, она направилась к выходу. Лишь у самого порога нехотя бросила:

- Манатки к вечеру принесу.

Я же без сил опустилась на стул.

А рюкзак мне она, правда, принесла. Вечером, когда я уже глядя на старый будильник, показывавший одиннадцать, перетряхивала постель, собираясь спать. Только радость моя длилась недолго. Рюкзак был полностью пуст, а дно глумливо вырезано...

Глава 2

Год пролетел незаметно. О нем свидетельствовали лишь двенадцать зазубрин, выскобленных за кроватью в карцере, где я стала постоянным гостем. Детдомовские меня так и не приняли. Для них я осталась дрянью, как когда-то давно мне выкрикнула Анна Михайловна. Многие правда еще добавляли несколько непечатных слов. Сначала я честно пыталась понять причину всеобщей нелюбви, открытой ненависти со стороны ровесников и скрытого презрения от воспитателей и приходящих педагогов. Я никогда не жаловалась и не стучала на сверстников, предпочитая отвечать (что часто и являлось причиной посещения карцера) или просто не замечать оскорблений и унизительных тычков. Школьный материал я учила, перебиваясь с троек на четверки, как и многие другие. Работу (помогали на кухне, и приборка классов были обязательны для всех) всю выполняла хорошо. И все равно, меня не любили, насмехались, иногда, и это было прекрасней всего, не замечали. И я махнула на всех рукой. Презираете? Пожалуйста, я тоже о вас не слишком высокого мнения.