Ближайший родственник

Ответа на сообщение не последовало, впрочем, Лиминг и не ждал его. Он мог без особого риска посылать информацию, но обратные сигналы, направленные с территории союзников в тыл противника, наверняка возбудили бы подозрения. Радиосвязь была узконаправленной, и латианская разведка только и ждала случая перехватить и попытаться расшифровать любое сообщение с передовой союзников. Однако вряд ли посты перехвата обратят внимание на сигналы, посланные с дальней окраины гигантского сектора пространства, контролируемого Сообществом.

Следующие двенадцать населенных планет он обнаружил точно так же, как и первую: определяя направление межзвездных трасс, Лиминг следовал по ним до конечных пунктов. Каждый раз он передавал информацию, и каждый раз ответом ему было гробовое молчание.

Внезапно он обнаружил, что тоскует по звуку человеческого голоса; он летел уже достаточно долго для того, чтобы люди перестали внушать ему отвращение. Много дней он был заточен в громыхающей консервной банке своего корабля. Дни превращались в недели, недели – в месяцы, и мало-помалу его стало одолевать одиночество. В самом деле, куда ни посмотри – звезды без конца и края, планетам нет числа, и ни одной живой души вокруг! Теперь он был бы счастлив услышать даже занудный голос Крутта, отчитывающий его за действительные или мнимые провинности, а сладостные воспоминания о перепалках с начальством приводили его в восторг.

Тяжелее всего давались дни, когда корабль летел по инерции с выключенными двигателями: тишина, бесконечная, безбрежная, почти лишала его рассудка. Он пытался нарушить безмолвие и начинал петь во весь голос или спорить сам с собой вслух. Но это приносило мало радости; его вокальные таланты были ниже всякой критики, а спор он не мог ни выиграть, ни проиграть.

Ночами его мучили кошмары. Иногда ему снилось, что автопилот сломался и корабль во весь опор мчится прямо на раскаленное солнце. Он пробуждался в холодном ноту и перед тем, как вновь погрузиться в сон, быстро, но тщательно проверял все приборы. Случалось, что его будил грохот включавшихся двигателей; он вяло лежал в трясущейся койке и прислушивался к их протяжному реву.

Несколько раз в сонных видениях он бежал куда-то по громыхающим, вибрирующим темным коридорам, ощущая за спиной стремительный топот ног, но имелись ли у его преследователей ноги? Он с воплем просыпался – за секунду до того, как его должны были схватить… схватить чем-то, похожим на руки, но он знал, что эти ужасные конечности не были руками.

Возможно, тяготы и лишения дальнего полета переносились бы легче, используй он бортовую аптечку, битком набитую удивительными лекарствами; предназначенными для излечения любого мыслимого заболевания души и тела. Только кто знает, помогут они или нет. Если нет, то все эти средства не стоят выеденного яйца. А если да… тут возникала другая проблема. Лиминг не без причины опасался, что снадобья военных медиков способны вызвать у него эйфорию.

Однажды, перед тем, как лечь спать, он все же проглотил так называемую «нормализующую» таблетку; судя по описанию, она гарантировала избавление от кошмаров и счастливые, увлекательные сны. В результате он провел десять безумных часов в гареме турецкого султана. Сны были до того увлекательными, что проснулся он выжатым, как лимон, и больше никогда эти пилюли не принимал.

Он выслеживал очередной торговый караван в надежде обнаружить тринадцатую планету, когда тишину нарушил живой голос. Лиминг двигался далеко позади и выше группы судов, экипажи которых, чувствуя себя в глубоком тылу совершенно спокойно, видимо, не обращали никакого внимания на радары и не догадывались о присутствии чужого корабля. Лениво покручивая ручку настройки приемника, он случайно обнаружил частоту, на которой велись переговоры между транспортами.

У неведомых существ были громкие, гортанные голоса, а речь их на слух удивительно напоминала земную. Лиминг воспринимал эти таинственные звуки как диалог, который трансформировался в его сознании в знакомые слова.

Первый голос:

– Майор Сморкун поставил пудинг в печь.

Второй голос:

– Когда Сморкун поставил пару свеч?

Первый голос:

– Вчера поставил пудинг, как всегда.

Второй голос:

– Клянусь, приятель, это ерунда.

Первый голос:

– И пусть его умнет зеленый кот.

Второй голос:

– К чему майору жечь голодный скот?

Следующие – десять минут собеседники вели язвительный спор о зеленых котах и голодных скотах, не забывая упоминать несчастного Сморкуна, его пудинг, гуси и свечи. Лиминг вспотел от напряжения, пытаясь проследить аргументы и контраргументы обеих сторон. Наконец в голове у него что-то щелкнуло и, настроив свой передатчик на нужную волну, он заорал:

– Кретины! Не пора ли вам разобраться с этими котами и скотами?

Наступила мертвая тишина, затем первый голос нерешительно проскрипел:

– Гнорф, пару свеч и пудинг в печь?

– Ни в коем случае! – крикнул Лиминг, не давая бедному Гнорфу возможности похвастать своими талантами по части запекания свечей в пудинги. Последовала новая пауза, после которой Гнорф обиженно предложил, не адресуясь ни к кому конкретно: