Ближе, бандерлоги!

…Он вскинулся, заслышав на первом этаже некий странный шум — безусловно, не присущий этому домику в обычное время — дверь была довольно тонкая, вилла небольшая, и он отчетливо слышал… Рядом встрепенулась Беатрис:

— Ты слышал?

— Точно, что-то не то… — тихо сказал Мазур.

Входная дверь громыхнула чересчур громко для двух часов ночи — кто-то распахнул ее весьма бесцеремонно, так, что она звучно ударилась о стену. Топот нескольких пар ног, стук перевернутого стула, жалобный вопль человека, которому, несомненно, прикладывали по организму от всей души. Топот на лестнице, ведущей на второй этаж, топот в коридоре…

— Полиция? — спросил Мазур.

— Представления не имею, — быстрым шепотом отозвалась Беатрис. — Даже если они, мы-то ни причем…

— А та девчонка? — спросил Мазур. — Она наверняка еще здесь…

— Ну и что? Мы-то тут при чем? Меня там не было, тебя она не опознает, пленка и снимки уже у Питера… мой конверт, правда, в машине, но там есть тайничок, так что…

Дверь спальни с грохотом распахнулась, в лица им ударил луч сильного фонаря, вмиг ослепив. Человек с фонарем так и стоял в дверях, резко бросил что-то на местном языке.

— Велит сидеть тихо и не дергаться, — перевела Беатрис. — Иначе будет стрелять. Не дергайся, а то кто его знает…

Она легла и укрылась простыней до подбородка, как и подобает благовоспитанной девушке, застегнутой посторонними в столь пикантном положении. Мазур остался сидеть в постели, прикидывая, как в случае осложнений достать освещавшего их фонарем субъекта. Он только зажмурился, прикрыв глаза рукой и чутко ловя слухом каждое движение неизвестного.

Но тот, не производя ни малейшего шума, так и торчал в дверях. В коридоре слышались топот, возня — еще кого-то били от всей души — хлопанье дверей. Радостный, срывающийся женский голос — черт, так это ж по-польски, она благодарит «хлопцев» за то, что не бросили — и ей тут же ответили:

— Помолчи пока, ладно? Уходим…

Тоже по-польски это было произнесено. Ну вот, все и прояснилось: не только на той хазе, где держали Риту, у поляков нашлись свои люди — а утечка, несомненно, произошла именно отсюда, будь это просто слежка, они, конечно, вмешались бы гораздо раньше…

Несколько пар ног протопотали мимо спальни, по лестнице, снова грохнула входная дверь, и стало почти тихо, если не считать явственного болезненного оханья на первом этаже. Луч фонаря погас, державший его человек отступил в коридор и с грохотом ссыпался по лестнице. Хлопнула входная дверь.

Беатрис моментально вскочила, схватила лежавшую на кресле у постели одежду и принялась одеваться — с лихорадочной быстротой, словно исправный солдат по команде «Подъем!» Бросила Мазуру, не оборачиваясь к нему:

— Одевайся быстрее!! Чистая пленка в аппарате есть?

— Как всегда, — ответил Мазур, выпрыгивая из постели и торопливо натягивая трусы — кажется, задом наперед, но это мелочи.

И завертелось. Двое бандерлогов, крепенько побитых, обнаружились на втором этаже, третий — на первом, избитый и вовсе в кровь. «Скорая помощь» — ага, вот кому в первую очередь звонила Беатрис, после беглого досмотра обоих этажей кинувшаяся к телефону и тараторившая что-то на местном (всего она в темпе сделала три звонка, причем второй — в милицию, уж слово-то «милиция» Мазур разобрал, оно и на местном звучало практически так же).

Исправно следуя указаниям Беатрис, Мазур старательно фотографировал — двоих побитых, сидевших на корточках у стены на втором этаже, распахнутую дверь — судя по ее виду, распахнутую именно что молодецким ударом ноги, когда она была заперта. Потом — побитого на первом этаже, которому неслабо пустили кровянку, — и то, как его перевязывают бесстрастные медики.

Вскоре объявился вальяжный тип в очках и при галстуке — сразу видно, поднятый с постели — о чем-то говорил с Беатрис на местном. А вот милиция задерживалась, судя по раздраженным репликам Беатрис, обращенным к очкастому.