Ближе, чем ты думаешь

Сворачивая на Деспер-Холлоу-роуд и пересекая пути, я изо всех сил пыталась успокоиться, твердя себе, что все идет по-прежнему. Я все еще собиралась разглядывать эти цветы вместе с Алексом, наблюдая, как появляется одно крошечное чудо за другим. Все должно закончиться хорошо, твердила я себе.

Затем я добралась до почтового ящика в конце дороги и свернула к нашему дому. Только тогда я поняла, что поперек парадной двери натянута оградительная полицейская лента.

Глава 6

Как только я вышла из машины, то увидела, что эта желтая лента — не единственное, что нарушало гармонию и покой и нашего дома.

Цветочные горшки пропали, а землю из них вывалили вниз прямо там, где они стояли. Как попало валялись разбросанные луковицы. Стебли были погнуты или вовсе сломаны грубыми руками.

Я непроизвольно прижала ладонь ко рту, чувствуя, как внутри меня все сжимается.

Это работа полиции? Наверняка да. Но… почему?

И было ли все это как-то связано с Алексом?

Они рассказали мне все о вас. Надеюсь, этот ребенок окажется от вас как можно дальше.

Я несколько раз останавливалась, словно боясь войти в свой собственный дом. Раз они так безжалостно обошлись с цветочными горшками, что же в таком случае творилось внутри? И я вновь останавливалась, парализуемая неуверенностью и страхом.

Но вскоре я увидела, как по склону скользит луч приближающегося фонарика. Тогда я застыла. Есть множество причин, из-за которых я крайне недолюбливаю являющихся в темноте незнакомцев. Да и вообще не люблю незнакомцев, в какое угодно время, если на то пошло.

Я немного расслабилась, когда услышала знакомый голос, который произнес:

— Привет. Увидел, как ты подъезжаешь.

Это был мой сосед, Бобби Рэй Уолтерс, толстенный мужик, накопивший столько жира, что оставалось только удивляться. Бобби Рэй был одним из последних оставшихся потомков семьи Деспер. Он не видел ничего плохого в том, чтобы вывешивать на своем трейлере флаг Конфедерации, был большим любителем рассусоливать любые теории заговора, про которые вычитывал в интернете, и, в общем, жил он в собственной фантастической альтернативной реальности, будучи совершенно уверенным в том, что правительство в любой момент может нагрянуть и предать его немалый арсенал анафеме.

Он любил потрепаться о том, сколько боеприпасов у него хранится; для тугодумов на его воротах красовался им собственноручно намалеванный предупредительный знак: так поклонник второй поправки выпирал из него всей своей сущностью за пределы трейлера. Помимо этого, свою собственность он защищал с помощью кучи камер, на каждой из которых красовался еще один его рукописный шедевр (часто полный грамматических ошибок), гласивший нечто вроде: — Улэбнись! Тя снемают!

Впрочем, бог с ним, с его отношением к политике: он был из тех, для кого все были своими. Когда он восседал на одном из выставленных на улицу потрепанных шезлонгов, то, если я проезжала мимо, он всегда махал мне той рукой, в которой не держал банку «Будвайзера». После того как мы переехали, он даже подстриг наш газон, когда узнал, что у нас еще нет газонокосилки.

Пару раз во время разговоров с ним он отпускал фразочки, заставлявшие меня задуматься, уж не отсидел ли он в тюрьме. Деталями этих событий я не интересовалась. Зато теперь обнаружила, что отступаю от него шаг за шагом, когда он вторгся в мое личное пространство.

— Тут шериф заявился, — по собственному почину начал он: мол, вдруг я еще не врубилась. — Видал я, как они тут возились, часов около трех. Человек пять-шесть, не меньше. Вломились, как будто они тут хозяева. Не постучали, ни фига такого. А одна парочка сразу начала ковыряться в цветочных горшках, типа искали там чего-то. Выбрасывали все прямо так, на землю, ну вот я подошел и сказал: эй, парни, ну-ка, кончайте! А они: не лезь, мол, не в свое дело, а сами — снова за свое, сукины дети.

Он говорил так, словно мы принадлежали к разным кругам, чего я раньше не замечала. Но догадывалась, почему он так поступил. Тем, кто не знает, в каких условиях я росла, я казалась чуть ли не привилегированной особой. Мое произношение, свойственное янки, выражения, которые я употребляла, мысли, которые высказывала (в большинстве своем почерпнутые из библиотечных книг), заставляли их предполагать, что я от щедрот родителей воспитывалась в частной школе, а на летние каникулы отправлялась в Европу. Им нужно было бы повнимательнее смотреть на мои зубы: тогда они бы поняли, что те и близко не были знакомы с брекетами.

Меня определенно принимали не за ту, кто я есть, особенно после окончания колледжа. Еще не найдя работу — и не имея богатеньких предков, под крылышко которых можно было бы вернуться, как большинство моих сокурсников — три месяца спустя мой арендодатель заявил, что выкинет меня на улицу, если я не сделаю ему минет. Вдобавок он имел наглость предложить себя в мои сутенеры, заявив, что я могла бы заколачивать хорошие деньги, перекрасившись в блондинку и увеличив бюст со второго размера до четвертого.