Ближе некуда (СИ)

Воспоминание пришло ко мне уже по пути наверх, из темноты последнего круга, в котором Терн говорил своей матери, что хочет разорвать помолвку с Аркой и жениться на мне.

Я видела, как потемнело при этих словах лицо его отца, как схватилась за грудь и с громким «ох» осела на пол его разом побледневшая мать. Я сжала руки в кулаки, понимая отчаянно и с совершенной ясностью, что совершаю огромную ошибку. Мы оба одновременно бросились к Пане, но Клиф отшвырнул нас прочь с такой легкостью, словно мы все еще были детьми.

— Вон! — заорал он. — Выйдите вон, оба!

Он подхватил на руки свою бесчувственную жену и, с тревогой заглядывая ей в лицо, поспешил уложить ее на кровать. Я и Терн не знали, что делать. Он попытался снова.

— Отец…

Но Клиф обернулся к нему с такой яростью на лице, что я отшатнулась.

— Если с ней что-то случится… я прокляну вас обоих! — прорычал он.

Терн побелел, но промолчал. Его глаза не отрывались от лица матери, я же дрожала как осиновый лист, не в силах даже связно мыслить после таких слов. Ни я, ни Терн не сможем жить дальше, если Клиф не даст своего благословения. Пойти против воли отца — это одно, но родительское проклятье — это совсем другое. Я знала людей, которых выгнали из деревни за нарушение родительской воли, но еще я знала Клифа и знала Пану, и любила их так же, как они любили меня. Только потому я согласилась скрепя сердце пойти на этот шаг. Я была почти уверена в том, что Клиф поймет нас. Я была готова к ярости и негодованию, я знала, что он может топать ногами и орать как резаный — о да, я знала это очень хорошо, ибо не раз попадала под его горячую руку — но я никогда не думала о том, что услышу в свой адрес слова проклятья.

Я уже была готова сдаться. Я отступила на шаг, готовая развернуться и уйти, но тут железная рука Терна ухватила меня за запястье и заставила остановиться.

Веки Паны затрепетали, и мы разом испустили облегченный вздох. Она открыла глаза, потемневшие от душевной боли и посмотрела на сына.

— Терн.

— Да, мама, — сказал он, не двигаясь с места.

— Терн, ты не должен этого делать.

Она перевела взгляд на меня, и я не увидела в нем ненависти или злости. Нет. В нем была покорность судьбе. В нем была печаль. В нем была обреченность, и это все ударило меня сильнее, чем яростное «я вас прокляну» Клифа, сказанное сквозь скрежет сжатых до боли зубов.

— Одн-на, милая. Ты должна отказаться от этого решения.

Я заморгала, пытаясь не заплакать, хотя слезы уже стояли в глазах. Я не могу. Я не могу, во имя великого Инфи, я не могу!

— В чем дело, мама? — спросил Терн. — Я люблю ее. Мы оба можем умереть уже через несколько дней. Я хочу быть с ней до конца, что бы ни случилось.

Клиф нетерпеливым жестом прервал его, но выгнать нас, к счастью, больше не пытался. Заложив руки за спину, он повернулся к жене.

— Я дал слово отцу Арки. Пять звездокругов я считал себя и своего сына честным человеком, а на шестой, за считанные дни до свадьбы он решает, что может отринуть понятие чести, верности слову и отцовской любви и делать так, как хочет он.

Терн вспыхнул. Я увидела, как заходили ходуном желваки на его челюсти, когда он, явно сдерживаясь, спокойно заговорил.

— Я не прошу простить меня, отец. Ты можешь наказать меня. Пусть отец Арки меня накажет за то, что я так тебя подвел. Это моя судьба и моя вина.

— Дело не в судьбе, — сказала Пана, приподнимаясь на локтях. С помощью мужа она уселась на постели, все еще бледная и вспотевшая. — Сын, ты не можешь жениться на Одн-не. Ты должен жениться на Арке, так и должно быть.

— Мама, — сказал он.

— Терн, я прошу тебя.

Они с матерью обменялись взглядами, в которых было все: от великой любви до великой боли. Она предлагала ему выбор: себя или меня, и я не знала, что выберет Терн. Не знала. Не хотела. Боялась.

Я высвободила руку из его руки и смахнула с лица слезы. Это было уже слишком. Если из-за меня Терн потеряет семью, если он лишится родителей, если этим своим решением он смертельно обидит мать, женщину, которую я любила, с которой проводила дни, которая научила меня печь пироги и красиво заплетать волосы, я просто не смогу смотреть ему в глаза.

Я развернулась и побежала к двери. Терн — за мной.

Краем глаза я заметила, что на лице Паны отразился дикий страх, настоящий ужас, она снова схватилась за сердце и протянула руку, словно пытаясь остановить нас, но уже не успела.

— Терн! — закричала она. — Терн, дело в обещании!

Я уже была у двери, когда она закричала снова. Это был крик раненной птицы, крик попавшего в капкан оленя, крик птички-феникса, летящей прямо в пламя, чтобы умереть и возродиться.

— Нимикве ре деяаан лакс! — закричала она.

Я хлопнула дверью и оказалась на улице. Без пальто, без шапки, под пронизывающим ледяным ветром. Это в сказках девушки попадают в лес морозной ночью и не чувствуют холода, потому что не боятся зимы. Ветер сразу же забрался под одежду, мороз крепко схватил меня в свои стальные объятья, заставил вскрикнуть и закрыть лицо руками, бросив в меня пригоршню мелкого колкого снега.