Ближневосточная новелла

— Ну, давай жена, — обратился к ней Наиф, — один конец веревки зацепи за крюк, только сначала сделай петлю, чтоб голова пролезла.

Женщина словно приросла к полу, руки ее тряслись, сердце так колотилось, будто хотело выскочить.

— Жизнь-то, оказывается, сладка, — сказала она тихо, — хоть и для вида, а все равно боязно. Сделай ты петлю и веревку за крюк зацепи.

— Э-э-э, нельзя мне, ты сама должна, своими руками. В этом все дело…

Бедрана с трудом сделала петлю и, подняв голову к потолку, посмотрела на крюк. Наиф подхватил молодое, сильное тело жены и подсадил ее на сложенные под крюком подушки. Ей ничего не оставалось, как протянуть руки и зацепить веревку за крюк. Сделав это, она собралась было спрыгнуть, но Наиф остановил ее:

— Погоди, еще не все. Теперь завяжи.

Он приподнял жену, и она завязала веревку.

— Вот и все, — тихо проговорила Бедрана. — Как рассветет, я повешусь, да? А потом…

Наиф не дал ей договорить. Теперь и его била дрожь, но женщина не заметила никакой перемены в нем и переспросила:

— Как рассветет, я повешусь, да?

— Да, да, — торопливо ответил Наиф, — а сейчас давай прикинем разок, чтобы утром все прошло без сучка, без задоринки, газель моя черноокая…

Глаза женщины и в самом деле напоминали глаза газели. Ох, как недолго суждено им было смотреть на белый свет…

Бедрана просунула голову в петлю.

— Так хорошо, мой ага?

— Просунь голову чуть подальше, — сказал Наиф. — А теперь поправь веревку на шее…

Бедрана поправила.

— Вот так…

Ее черные глаза были устремлены на мужа. Их взгляды встретились…

Вой волков постепенно удалялся…

Наиф все давно решил для себя и сейчас торопился покончить с этим делом до первых петухов. Сильным ударом он вышиб подушки из-под ног жены. Бедрана судорожно забилась. Не выдержав, Наиф задул лампу…

Закон отцов

Перевод А. Сверчевской и С. Утургаури

Деревня Хыйям только просыпалась.

Солнце палило немилосердно. Едва завидев его, степь начинала дрожать как в лихорадке, а потом пылала огнем под его лучами.

Фенкли Султан проснулась, но продолжала лежать с опущенными веками. Лишь услышав, как заголосил первый петух, она медленно открыла глаза навстречу новому дню.

Их было двое в маленькой комнатке: она и ее сын Заро.

Женщина приподнялась, посмотрела на спящего юношу:

— Эй, сынок, вставай, тебя молотилка ждет.

Еще не все петухи пропели, а Фенкли Султан была уже на ногах. Сквозь открытую дверь она видела, что солнце озарило деревенскую площадь и внезапно почувствовала, как в сердце ей начал закрадываться страх. Она подошла к сыну и стала тормошить его:

— Вставай, сирота моя.

Заро проснулся.

— Быстро, быстро, уж утро давно.

Юноша оделся и, обернувшись к матери, произнес:

— Мать, дай мне с собой поесть.

Фенкли Султан присела на корточки и принялась собирать еду. Выспавшийся, сильный, Заро смотрел на маленькую скрюченную фигурку матери: земля ее иссушила, хотя к себе еще не призывала.

— Ох-ох-ох, сынок, старость — не радость, — простонала она, тяжело поднимаясь на ноги, — ох, судьба, судьба…

Заро взял приготовленный узелок с едой и поцеловал матери руку.

— Что-то ты от меня скрываешь, мать, — сказал он. — Чего ты на судьбу сетуешь?

Фенкли Султан вытерла кончиком платка выступившие на глазах слезы.

— Огонь жжет мне душу… А ты еще мал…

Заро не терпелось уйти на молотилку. Он шагнул было к двери, но вернулся. Уже несколько дней мать жаловалась на жизнь и тяжело вздыхала. «Что это с ней?» — подумал он про себя, а вслух произнес:

— Не скрывай от меня ничего. Скажи, что тебе надо, — я сделаю.

Женщина прослезилась.

— Да хранит тебя Аллах, не я это придумала, таков закон наших отцов…

— Я и сам уже могу быть отцом, — сказал Заро и притопнул ногой. — Ты все меня за маленького считаешь! А кто на молотилке работает? Кто на верблюда на ходу вскакивает? Твой сын Заро!

Фенкли Султан только слабо улыбнулась в ответ.

— Вот и до тебя очередь дошла. Вырос… — начала было она и умолкла.

— Э-э-э, пока не скажешь, в чем дело, никуда не пойду, — решительно сказал юноша, — пусть ага провалится со своей молотилкой!

Мать прильнула к сыну. Потом взяла его за руку, потянула к двери.

— Иди, иди, сынок, не серди агу. Не приведи Аллах, еще сюда явится. Не играй с огнем…

— Это мое дело, — пробурчал он. — Захочу — пойду, не захочу — не пойду!

— Думаешь, уже вырос, — продолжала она, — а для меня ты все равно дитя малое.

— Пусть будет по-твоему, мать. Но разве это тебя заботит?

Фенкли Султан припала головой к груди сына. Заплакала. Заро никогда не видел, чтобы мать плакала. Он стоял как вкопанный.

Мимо дома процокали лошади. Фенкли Султан взяла себя в руки.

— Опаздываешь, сынок, — сказала она. — Что было, то было, моя печаль со мной останется… — И в отчаянии ударила себя кулаком в грудь, будто по горю своему била.

Мать чего-то не договаривала… Заро не знал что делать: то ли идти, то ли остаться.

Перед мысленным взором Фенкли Султан возникло окровавленное тело мужа. Его убили много лет назад. Перед тем как навсегда закрыть глаза, он пожелал, чтобы его сын, который тогда в пеленках лежал, отомстил за него…