Ближневосточная новелла

— Знаешь ли, сын мой, кто появился у нас в деревне? — спросила она внезапно.

— Нет, — ответил Заро, — откуда мне знать? Я ведь нигде не бываю, только дома да на молотилке.

— Твоя правда, сынок, — согласилась женщина.

— Кто же он, этот пришелец? — спросил Заро.

— Убийца твоего отца!

Заро смотрел, как лошадь покорно ходила по кругу: остановят ее — она стоит, начнут погонять — пойдет. И вдруг представил себя на месте лошади. Чем он, собственно, отличается от нее? Приказал ему ага работать — работает. Наступает ночь — спать ложится. Рассветает — встает с первыми лучами солнца.

«Нет, все-таки я отличаюсь от нее, — подумал он, — у нее четыре ноги, а у меня только две». «И потом, я могу убить», — вдруг промелькнуло в голове.

Заро услышал, как трутся камни под жерновами, и ему как будто стало легче. «Даже у камня есть враги. Чего ж удивляться, что они есть у человека?»

Наступил полдень. Солнце стояло в зените. Заро остановил лошадь, растянулся на снопах. Есть не хотелось. Узелок с едой, который собрала мать, так и лежал рядом неразвязанный. Юноша прикрыл глаза…

Нагретые солнцем колосья коснулись его лица. Он словно очнулся и стал думать о том, что сказала ему мать. «Я могу убить человека…» — вновь промелькнуло в голове. Он тяжело вздохнул. Попытался было отогнать эту мысль, но не смог. В сердце закралась тревога. От себя не уйти, он это знал. Правда, можно броситься со скалы или в Евфрате утопиться… Юноша покачал головой. «Не обманывай себя, твой долг — убить его!».

Заро вернулся к лошади. Она снова пошла по кругу. Когда пшеницы осталось всего ничего, он остановил лошадь и сразу вспомнил о человеке, которого должен убить. «А у тебя этой заботы нет… — оказал он, глянув на лошадь, и задумался. — Я совсем как ты. Ты глаза открываешь, и я открываю. Ты ходишь по кругу, и я за тобой. Долго мы ходили с тобой нога в ногу. А теперь наши пути расходятся. Я должен убить, если я человек. Но откуда мне знать, как убивают? Из пистолета выстрелить или нож в спину всадить?.. Моего отца убил негодяй… Он первым пролил кровь… Отсидел и вернулся, свалился как снег на голову… Но разве деревня с этим считается? А я тут при чем? Когда моего отца убили, я щенком был. Что толку, что у меня язык есть, коли я сказать ничего не могу? Тебе жалко меня? Я еще и города не видел — не знаю, какой он. Что ж, так и идти в тюрьму? А может, на то воля Аллаха?»

Заро выпряг лошадь. Обнял ее за шею. «Ничего не скажешь — похожи мы с тобой, — продолжал он тихо. — И у тебя судьба черная. Разве нет? Сколько я видел лошадей, которые и знать не знают, что такое труд. Наряжают их каждый день, как невест, и прогуливают, вместо того чтобы заставить работать. Они и скорпионов боятся и от всякого шума шарахаются. А ты не такая. Скорпионы тебе нипочем, шума ты не боишься…»

Степь молчала…

Заро погладил гриву лошади, поцеловал ее в черные ласковые глаза. «Бедная моя… Сейчас я сяду тебе на спину, и ты понесешь меня. Потяну за поводья — остановишься. А разве можно так, лошадка моя? Сбрось меня, свали на землю… И беги себе — далеко… Не стой покорно! Встань на дыбы! Пусть пена на губах выступит! А то посади меня на спину, и ветер понесет нас на крыльях. Пролетим над деревней и помчимся дальше, в края, где кровь не льется рекой. Ну что головой мотаешь? Хочешь меня отвезти в деревню?.. Но ведь я должен буду человека убить! Понимаешь?»

Заро вскочил на лошадь. Та стояла смирно, словно ждала седока. И поехал к деревне.

И лошадь, и Заро — оба устали. Но пожелай он, и она понеслась бы галопом. Она была в его руках. «Хорошо тебе, — думал он, — я-то знаю, что ты устала, не заставлю тебя бежать. Если бы и ко мне в деревне так относились! Не принуждали бы сводить счеты за кровь, которая давным-давно высохла. Ты скажешь, конечно, чтоб я не убивал, так ведь? А можешь ли ты ослушаться меня, коль прикажу тебе нестись галопом? Если я не убью, я стану для них хуже собаки. В куске хлеба откажут, девушку в жены не отдадут. Свались беда на мою голову — никто мне руки не протянет… Так-то, лошадка моя. Мой отец хотел, чтобы я прожил жизнь, как честный человек, и оставил мне наказ убить. Вот как он, бедняга, свое отцовское право использовал… А мне теперь хоть из деревни уходи… Где-то есть большие города… Наши, деревенские, ходят туда за керосином, за солью, за сахаром… Там, говорят, сядешь перед ящиком, не успеешь и слова сказать, как на бумаге твое лицо отпечатается… А ты своего отца знала? Ну что мордой мотаешь? Я вот человек, а отца своего не знал. В то время и бумажек с отпечатками лиц не делали…»

Заро поднял голову, огляделся вокруг. Только что казавшийся безжизненным холм обернулся деревней. «Вот она, земля, на которой убили отца… — Заро горько усмехнулся. — А что если бы отец вырос сейчас передо мной и сказал: „Я твой отец. Пойди разузнай, он это или не он“».