Без лишних слов Отто хватает меня и тащит за лачугу сестер, на ведущую к нашему дому тропинку. Внезапное молчание дяди тревожит меня больше, чем любые его вопли и крики. Он толкает меня перед собой, как узницу, и мне приходится собрать всю волю в кулак, чтобы не обернуться. Отто все время молчит. Молчит, пока мы спускаемся по холму, молчит в роще, молчит, когда вдалеке появляются наши дома. Солнце уже клонится к горизонту, и дядя на фоне заката кажется совсем черным. Затянувшееся молчание становится тягостным.
– Я только хотела…
Он не дает мне договорить.
– Что я ни скажу, ты
Я не могу сдержать рвущееся наружу раздражение.
– Только когда ты ведешь себя со мной, как с маленькой!
– Да я же только пытаюсь тебя защитить!
Наши голоса наскакивают один на другой.
– Лучше бы ты защищал Рен, чем держать меня взаперти.
–
– Хочешь, чтобы я сидела дома сложа руки?! А ведь я могу
– Твое место здесь, – говорит он твердо, идя за мной по пятам, – с матерью и Рен.
– Потому что это не женское дело?
– Потому что это опасно. Чужой может быть опасен. Вдруг он причинит тебе зло? Что я должен…
– Он не опасен.
Я бегу по коридору к себе в комнату, Отто за мной.
– Откуда ты знаешь? Ты так хорошо с ним знакома?
Со сдавленным вздохом я запускаю руки себе в волосы.
– Я просто хочу помочь! Помочь, дядя. Чем смогу. И если для этого нужно найти чужого, пообщаться с сестричками, как я могу не сделать этого? Я ведь хочу защитить свою семью… – Я сбиваюсь и умолкаю, заметив краем глаза маленький белый квадратик в углу оконной рамы, который слегка подрагивает на вечернем ветерке. Записка.
– И я тоже, – голос Отто звучит так тихо, что я едва слышу.
Оторвав глаза от записки, я поворачиваюсь к дяде лицом, стараюсь перехватить его взгляд, чтобы он не смотрел на окно, где, будто мазок яркой краски, трепещет кусочек белой бумаги.
– Знаю, Лекси, я тебе не отец, – говорит он. – Но я ему обещал.
В комнате становится ощутимо холоднее, но Отто, кажется, этого не замечает.
– Я обещал ему беречь тебя и охранять, помнишь? Знаю, в тот день ты нас подслушивала, – продолжает он. – Я стараюсь, как могу, Лекси, но мне вдвойне трудней, оттого что приходится искать детей
Дядя вздыхает, его воинственность исчезает на глазах, остается тихая усталость.
– Я стараюсь, – опустив голову, говорю я.
Он прислоняется спиной к стене коридора. Темные с проседью волосы падают ему на глаза. Дядя очень похож на моего отца, но лицо у него грубее. Иногда он как-то так поворачивает голову, что я вздрагиваю от этого сходства, но потом замечаю напряжение в глазах, как у попавшего в капкан зверя, которого никогда не было у папы.
– С чего вы взяли, что надо искать Коу… чужого? – спрашиваю я. Дядя моргает, как будто глубоко задумался и не может понять, где он.
Он смотрит прямо мне в глаза, но ничего не отвечает, а потом, оттолкнувшись от стены, идет на кухню. В углу комнаты играет Рен, выстраивает на полу лабиринт из гальки, маленьких плоских камушков. Я уверена, ее тянет на улицу, гулять.
Мама неслышно подходит к дяде, ставит перед ним кружку. Сделав несколько долгих глотков, он встряхивает головой.
– Это он, больше некому, – наконец произносит Отто. – Стоило ему появиться, как все началось. – Снова потянувшись к кружке, он обнаруживает, что она пуста, и со стуком ставит ее на стол. Мать снова наполняет ее чем-то темным. – У нас есть свидетели. Его видели в деревне после заката. Эрик Портер заметил его прошлой ночью, примерно в то время, когда пропала Сесилия.
– Дядя, страх иногда заставляет людей видеть странные вещи, – я стараюсь, чтобы это прозвучало рассудительно.
– Лекси, должен же я что-то делать.
– Но…
– Говорю тебе, я собираюсь его выгнать.
– Это не Коул, – вырывается у меня.
– Коул. – Дядя отхлебывает питье из кружки, задерживает его во рту вместе с именем. – Так его зовут? А откуда ты это знаешь?
– Так его назвала Дреска, – дергаю я плечом. – Когда я туда пошла, поговорить о нем. И посмотреть на него, – признаю я. Небольшая доля правды помогает сделать обман достовернее. – Старуха сказала, что не видела в тот день Коула, что он был где-то далеко, на пустошах.
– А почему ты так уверена, что это
– Потому что быть чужим еще не преступление.
– Ну, неважно, – бормочет дядя, снова ударяя кружкой по старому деревянному столу. – К утру у нас будут все ответы.
У меня по спине бегут мурашки.
– Ты о чем это? – медленно спрашиваю я.
Прежде чем ответить, Отто смотрит на меня долгим тяжелым взглядом.
– Если сестрицы не выдадут парня добровольно, мы его заберем силой.