Ближний круг российских императоров

Одним словом, Александра Федоровна приняла на себя все недовольство, которое давно копилось в отношении семьи Романовых, а Николай не готов защищать ее перед светом. Анна Вырубова пишет: «От природы он (Николай II. — Е. П.) был добрейший человек. “l’Empereur est essen-tiellement bon”,[62] — говорил мой отец. В нем не было ни честолюбия, ни тщеславия, а проявлялась огромная нравственная выдержка, которая могла казаться людям, не знающим его, равнодушием. С другой стороны, он был настолько скрытен, что многие считали его неискренним. Государь обладал тонким умом, не без хитрости, но в то же время он доверял всем. Неудивительно, что к нему подходили люди, мало достойные его доверия. Как мало пользовался он властью, и как легко было бы в самом начале остановить клевету на Государыню! Государь же говорил: “Никто из благородных людей не может верить или обращать внимание на подобную пошлость”, — не сознавая, что так мало было благородных людей».

Но постепенно император приходит к выводу, что не может доверять никому — даже членам своей семьи, ни тем более своим генералам. «Государь рассказывал, что Великий Князь Николай Николаевич постоянно, без ведома Государя, вызывал министров в Ставку, давая им те или иные приказания, что создавало двоевластие в России, — рассказывает Вырубова. — После падения Варшавы Государь решил бесповоротно, без всякого давления со стороны Распутина, или государыни, или моей, стать самому во главе армии; это было единственно его личным непоколебимым желанием и убеждением, что только при этом условии враг будет побежден. “Если бы вы знали, как мне тяжело не принимать деятельного участия в помощи моей любимой армии”, — говорил неоднократно Государь… Государь и раньше бы взял командование, если бы не опасение обидеть Великого Князя Николая Николаевича, как о том он говорил в моем присутствии… Из Ставки Государь писал Государыне, и она читала мне письмо, где он писал о впечатлениях, вызванных его приездом. Великий Князь был сердит, но сдерживался, тогда как окружающие не могли скрыть своего разочарования и злобы: “Точно каждый из них намеревался управлять Россией!”».

«Наш друг»

Великая княжна Мария Павловна уже не девочка, она с тревогой наблюдает за ликованием народа в дни начала войны с Японией. Эшелоны уходили в Европу на другую войну, которую называли на Западе Великой, а в России — Второй отечественной, Мария Павловна работает сестрой милосердия в госпитале во Пскове. Она чувствует, как нарастает подспудное глухое недовольство: «Примерно в то время я впервые услышала, что люди с неприкрытой враждебностью и презрением говорят об императоре и императрице. Слово “революция” звучало все чаще, оно раздавалось повсюду. Война отошла на второй план. Все внимание было приковано к внутренним делам государства. Распутин, Распутин, Распутин — рефреном звучало со всех сторон; его ошибки, его скандальное поведение, его мистическая власть. Его власть была огромной; она обволакивала наш мир, заслоняя солнце. Как могло такое жалкое, ничтожное существо отбрасывать такую громадную тень? Это сводило с ума, это было необъяснимо, непостижимо, невероятно».

Г. Распутин

Распутин — крестьянин из Сибири, был одним из целого ряда «народных целителей», побывавших в Царскосельском дворце после рождения наследника. Когда оказалось, что маленький царевич болен гемофилией и официальная медицина не может ему помочь, императрица Александра Федоровна начала искать спасение в молитвах и помощи юродивых, кликуш и деревенских «старцев». Распутин оказался в этой длинной череде самым предприимчивым и амбициозным. Он приобрел огромное влияние на императрицу и беззастенчиво им пользовался. Александру Федоровну и так не любили в народе за то, что ее отец был немецким принцем, теперь же слухи об отношениях ее и Распутина переходили все возможные границы. Людям, близким ко Двору, казалось, что именно в этих слухах и таится корень всех зол. Стоит устранить Распутина, и доверие к царской семье будет восстановлено.

И вот Мария Павловна получила поразившее ее известие.

«Однажды, вернувшись с прогулки, я узнала о смерти Распутина, — рассказывает Мария Павловна. — Не помню, кто мне сказал, но отчетливо помню небывалое возбуждение в госпитале. Я никогда не забуду темные и противоречивые слухи об исчезновении этого человека, которого так долго и так сильно ненавидело так много людей, обвиняя его во всех несчастьях России. Известие о его смерти все встретили с истеричным восторгом; люди на улицах обнимались друг с другом, как на Пасху, женщины плакали.