Ближний взгляд.Тексты этих лет

— Тётеньки-митёньки, гвозди бы делать из этих людей.

— Что, Ефим Ефимович?

— Не было б в мире крепче гвоздей.

Атмосфера в полулюксе взорвалась вулканом. Елизавета неожиданно глубоким трубным голосом крикнула:

— Как в 14.30? Он вылетает в 11.30, это наша договоренность!

Она еще продолжала зычно гудеть, а Катя тонким флейтовым звуком щебетала:

— Рейс 11.30 только с первого июня, в мае его нет. Он сказал, что успеет, мы его встречаем в половине пятого.

— А если задержка? — ухал контрабасом Юрий Иванович. — Если задержка хоть на час?

Соткин подквакивал:

— Как же это, в день спектакля?! Тетеньки-митеньки, как же это?!

Кричали, что Новавитов «вообще позволяет себе», что «мы подвешены на нитке, и нитка эта вот-вот оборвется». Навалились даже на саму Елизавету, потому что «вы сами потакаете, и нельзя, чтобы одним было все можно, а другим нет».

Неловко было отмалчиваться в общей кутерьме, ну, я и подавал тоже помаленьку голос:

— Да подождите, заранее-то чего паниковать? Все равно он уже в воздухе.

Я думал, затеряюсь в общем хоре, но почему-то именно мой голос был услышан и возмутил всех. На меня набросились все разом:

— А вам всегда все равно!

— Что значит — в воздухе?

— Не паника, а попытка спасти спектакль!

— Вы как посторонний наблюдатель!

— Ты давно живешь вне!

— Вам чем хуже, тем лучше!

— Ты всегда…

— Вы в последнее время…

Я испугался. Просто по-настоящему испугался. Ощутил кожей их общую неприязнь ко мне. Почувствовал, что этот крик, этот гнев — вскрывшийся нарыв. Набухал он давно, и вот теперь по пустяковому проколу вся гадость рванула наружу под жутким давлением. Был шум и гам на тему, что «театр наш дом, и если хоть одна подпорка шатается, то крыша рухнет нам на голову».

Но тут вступил Корецкий, оторвав наконец взор от своего стакана:

— Да не рухнет на нас крыша, потому что подпорка у этого дома всего одна — Гена, на нем все стоит, — а если она рухнет, то туда нам и дорога.

Ну, само собой, про меня сразу забыли, и весь гвалт обрушился на Андрюшу Корецкого.

Время шло к полуночи. На столе появились еще бутылки и еще закуски. Мысли забродили зигзагами, и спор перешел в творческую плоскость. Если честно (а после опустошения очередной бутылки все речи начинались с этих слов — «если честно»), так вот, если честно, то действительно — интерес к нашему спектаклю определялся одним — в центре его стояла популярнейшая фигура Гены Новавитова. Он и в кино, он и в сериале, он и частный сыщик, он и бандит, он и певец, и секс-символ, он и загадка, он и душа нараспашку.

СЛАВА! Самое загадочное явление под небесами, опровергающее естественное течение жизни. Загадочнее, чем шаровая молния. Вот! Только с ней можно сравнить славу. Не то чтобы не было никаких разумных объяснений ее приходу, вовсе нет — объяснений полно.

Завихрение мощного потока электромагнитных волн, случайно возникшее равенство сил, несущих положительные заряды навстречу друг другу, внезапно образовавшийся вакуум в естественной колбе, прикрытой мембраной земной атмосферы, мгновенно ставшей непрозрачной для частиц, несущих эти заряды. И наконец, — творение из ничего субстанции, которая до сих пор названия даже не получила. Это НЕЧТО! Не то чтобы твердое, но основательное, не то чтобы движущееся, а скорее ДРОЖАЩЕЕ — при микроскопической амплитуде и скорости, приближающейся к абсолюту. И вот эта дрожащая субстанция, чудовищно сжимаясь, обретая силу в саморазрушении, всасывает энергию двух потоков, предотвращая взрыв их столкновения и заставляя двигаться параллельно и однонаправленно. Общий заряд при этом возрастает не в разы, а по экспоненте. При этом кинетика минимальна. Направление движения — внутрь, а не наружу. Непрерывно увеличивающаяся потенция при незначительных внешних проявлениях.

Это про шаровую молнию. (Я цитирую по памяти одну научную статью, скорее всего, много напутал, но, по-моему, автор статьи тоже неадекватен, а если вы что-нибудь поняли из этой цитаты, то вы гений.)

Итак, это про ШАРОВУЮ МОЛНИЮ.

И это про СЛАВУ.

Гена Новавитов хороший парень и актер хороший. Не гений, не Моцарт. Но я ведь тоже не Сальери, я с ним не соревнуюсь, свое место знаю. Просто я не слепой, смотрю и вижу — нормальный хороший актер. Но вот сложились два потока электронов, сработала отражающая мембрана: была у него маленькая, компрометирующая молодость лысинка, побрили его для одной роли в телеке наголо, таким его все запомнили. И стал Гена, как шаровая молния. Все видят, все наблюдают, все ахают. А сам он, как однажды засветился, так и светится, медленно двигаясь в направлении никому не известном, даже ему самому.

Да, конечно же, публика перла на наш спектакль, чтобы только поглядеть на живого Гену. А все остальное… и мы, все остальные… ну, мы как приложение. Как рамка.

— Это возмутительно! — говорил Юрий Иванович. — И непонятно. Он же знает, что его фраза — сигнал на свет и на закрытие занавеса, а он стоит и молчит. При этом он не пьян, он все соображает. Я к нему подскочил в антракте, хотел спросить, в чем дело, а потом махнул рукой и ушел. Все равно не пойму и не приму никаких объяснений.