Близкие люди

– Лежи, лежи, – Толик улыбнулся почти по-доброму. – Уже недолго осталось. Знаешь, на самом-то деле я не хочу никого убивать. Просто… так получилось.

Получилось.

И он поднялся.

Хрустнуло стекло под сапогом, что-то зазвенело, застонало рядом, и Ниночка, все-таки взяв себя в руки – она не будет слабой, она не позволит просто взять и убить себя, – перевернулась на живот.

Стекло.

Еда.

И снова стекло.

Мертвец, чья нога упирается в стену, и руки вывернуты, раскинуты крыльями. Мертвые люди страшны, но этот как-то особенно.

– Нина, – тихий шепот заставил оглянуться.

Тонька.

Или… нет?

– Помоги, – Антонина пыталась подняться.

…тоже не человек.

И странно, почему Ниночка прежде не замечала. Слепая… глупая… ведьмы взрослеют вдруг, так говорила тетушка, а Ниночка не понимала.

Как это – «вдруг».

Теперь же поняла. И зашипела от злости за себя, прежнюю. О чем она только думала?

– Сейчас, – у нее вышло подняться на четвереньки. И даже странно, как тварь эта позволила. Хотя… на четвереньках далеко не уйдешь. Но до Антонины Ниночка доползла, хотя и не сразу. По стеклу ползать – то еще удовольствие.

Антонина и сама пыталась сесть, но… она сделалась бледна, серовата, словно из пыли и тени создана. Ее сила звенела тонкою струной, и Ниночка видела эту струну, натянутую до предела.

– Ты…

– Сумеречница, – Антонина приняла протянутую руку. – Полукровка, если не хуже… мало что могу.

– Уйти?

– Да, но… нет.

Ниночка кивнула. Сама бы она ушла, будь у нее такая возможность, но если Антонине хочется остаться, тогда…

– Кровь, – сумеречница оскалилась. Зубы у нее были одинаково мелкие острые. – Поделись. Мне… немного…

Ниночка молча протянула руку, сама себе удивляясь. И верно, ведьмы взрослеют вдруг. Та, прошлая, она ни за что не рискнула бы делиться кровью. А сейчас лишь глядела, как тонкий длинный язык сумеречницы скользит, подбирая с кожи и капли крови, и стекло.

А раны немели.

И пускай себе. Зато не больно. Сумеречница же наливалась цветом, становилась будто бы плотнее.

– Наши…

– Калерия там… жива. Слышу, – говорила она коротко, и голос стал низким, свистящим. – Сердце слышу. Эвелина… тоже. Сестры… нужные ему. Люди.

– Ритуал, – согласилась Ниночка, сама удивляясь собственному спокойствию. – Хотя, конечно, лучше бы одаренные…

– Сила есть. Мало. Разлучница, – Антонина указала на Владимиру, которая лежала, скрутившись клубком, зажав ладонями уши. – И Плакальщица.

Виктория была в сознании.

Она сидела в углу, рядом с плитою, прислонившись к ней спиной, обняв себя за колени. Нарядное платье покрылось пятнами, то ли крови, то ли свеклы. Волосы растрепались. Лицо стало бело. И на нем, белом, темными провалами гляделись глаза. Из приоткрытого рта доносился звук. И Ниночка опять удивилась, как не слышала его прежде, тонкий, нервный. Этот звук проникал в нее, в само тело, порождая какой-то совершенно непередаваемый ужас.

– Я… не знала.

– Никто… не знал, – сумеречница покачнулась. – Проклятье… выпил, скот этакий… тех, кто без дара убил. Не нужны. Лишнее.

Ниночка кивнула.

Верно.

Если есть одаренные… матушка говорила, что ведьм потому и метят, чтобы… путалось в голове.

…козлятушки, ребятушки, отопритеся, отомкнитеся…

– Это все он, с-скотина, – прошипела сумеречница. – Помоги… добраться… Эвелинку надо разбудить.

– Надо ли.

Ниночка помнила голос птицы-гамаюн, которая теперь лежала тихо, будто вовсе неживая. А если она снова… закричит? В доме окон не останется. И голова Ниночкина этого крика точно не выдержит.

А окон и так не осталось.

Холодно.

И стекла много. Могла бы сразу догадаться, потому что от одних тарелок столько не насыплет. А из оконного проема тянет ледяным ветром. Если выживет, точно заболеет.

– Надо. Сами не справимся.

Разочаровывать сумеречницу не хотелось, они и без того не справятся, слишком сильна была тварь. Да и… где те, кто должен был бы поймать ее?

– Он давно готовился… он и старуха, – Ниночка добралась до Эвелины и похлопала ту по щекам. Прижала пальцы к шее, убеждаясь, что сердце стучит. А вот по голове ей крепко приложили, кровь течет. – Давно… и тетушка… она к старухе захаживала. А зачем – не говорила. Я и не спрашивала. Молодая была.

Глупая.

Ведьмы взрослеют вдруг.

И ставши взрослыми, понимают, что не бывает вот так просто, случайных визитов, чаепитий, которые проходили в тягостном молчании, и Ниночка на них чувствовала себя не менее чужой, нежели дива.

Не бывает, чтобы старая сильная ведьма умирала в одиночестве.

Чтобы…

– Они… вместе…

– Старуха видела, – согласилась сумеречница, перевернув Владимиру, которая казалась спящею. – Вставай… она видела и сложила все так, что у нас есть шанс. Должен быть.

Что ж, если ей хочется верить, то…

Птица-гамаюн раскрыла глаза вдруг и сделала глубокий вдох, но заговорить ей Ниночка не позволила, зажала рот рукой.

– Тихо. Жив твой генерал… правда, как надолго – не знаю.

Сказала убежденно, и ей поверили.

Двуипостасные сходят с ума.

Все сходят с ума, если подумать. Но двуипостасные куда чаще, чем люди. Нестабильность физической формы естественным образом переходит…