Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие

Школьницей я часто чувствовала к себе какое-то особое отношение. И порой все это очень надоедало. Дело было не всегда в повышенном внимании, а скорее, в каких-то довольно глупых моментах. В большинстве своем учителя были у меня хорошие. Но находились и те, кто мог, к слову, спросить по поводу хорошо написанного сочинения: тебе папа помог? Представить только Нодара, который сидит и пишет вместо меня школьное сочинение!

Нечто подобное продолжалось и в университете. Нас на курсе было несколько студенток, у которых были уже семьи, дети. И каким-то образом однажды мы получили тройки по логике. А значит, лишались стипендии. Что делать, пришлось обратиться в деканат. Написали заявление о том, что молодым мамам стипендии просто необходимы. И тут секретарша мне говорит — у тебя папа миллионер, зачем тебе стипендия? Но при чем здесь папа? Да и что за постановка вопроса — миллионер!

Я обижалась. Да, достаток в доме существовал, но у меня никогда не было чего-то большего, чем у моих друзей и одноклассников. Их тоже возили на машине в школу, у них тоже появились джинсы в 10 классе. Ничего особенного, из ряда вон выходящего. Мои друзья даже больше, чем я, путешествовали. Я же всегда оставалась рядом с семьей. Мы всегда выезжали куда-то вместе.

Училась я в университете на филологическом факультете, в группе переводчиков. И понемногу, для себя, переводила на грузинский рассказы Чехова, стихи папиных друзей — Евгения Евтушенко, Беллы Ахмадулиной… Но Нодару об этом не говорила, потому что мне было неудобно, я стеснялась. Однажды у нас в вузе проводился литературный вечер, на котором я должна была выступать со своими переводами. И была абсолютно не в курсе того, что Союз писателей пригласил на мероприятие папу! Нодар, конечно, пришел со своими друзьями. Для общества это были знаменитые литераторы, а для меня — просто дядя Гурам, дядя Джансуг. Всего человек 20. Они все сидели в первом ряду.

И вот объявляют: со своими переводами выступит Кетино Думбадзе. Я ужасно перенервничала! Еле-еле вышла на сцену. У меня была тетрадка — мне пришлось вырвать из нее нужные листочки, потому что перелистывать их просто не могла. Начала читать, не глядя в зрительный зал. Прочла одно стихотворение, другое, третье. Стою, колени дрожат. Подняла глаза — а папа прямо передо мной сидит и у него по щеке бежит слеза. Я была безумно рада! Потому что он мог и свистнуть, если бы ему не понравилось.

После того памятного литературного вечера Нодар попросил меня показать и другие переводы. Я на тот момент занималась чеховской «Скрипкой Ротшильда». Папа подсказал, как лучше подойти к некоторым моментам. Но главное — ему понравилось, он отметил, что я правильно выбрала профессию, и у меня есть писательское чутье. Впрочем, сама я писать не смогла бы. Трудно создать что-то свое, когда дома перед глазами такой автор… Так что в моем случае переводы оказались верным ходом — они давали возможность не отдаляться от литературы. Позже я занялась журналистикой, пошла работать на телевидение, у которого уже совершенно иная специфика.

* * *

Настало время, и я пришла к папе и объявила, что влюблена. Папа на это сказал: ты что, прямо из «дзвели бичеби» (непереводимое выражение, дословно — «старые парни», близкое по значению — «братва») в невесты? Дело в том, что я очень дружила с мальчишками. Их сленг и манеры, конечно, не перенимала, но общий язык находила лучше, чем с девочками.

А потом привела домой своего будущего мужа, Гогиту, и познакомила его с папой. Помню, вскоре после этого Джансуг Чарквиани позвонил Нодару: «Я слышал, Кетино замуж выходит! Наша малюсенькая девочка, наша Кетино — замуж?!!». Мне ведь всего 18 лет было. А Нодар ему ответил: «А что делать, такого хорошего мальчика она ко мне привела, не смог отказать!».

Папа и Гогита подружились, мой муж ему сразу понравился. Он тоже человек с чувством юмора. И я счастлива в браке…

* * *

Часто перечитываю произведения Нодара Думбадзе. Я ведь готовлю к печати новые издания, общаюсь по интернету с читателями. Но главное, что как Колумб — постоянно открываю все новые и новые эпизоды, необычные стороны, которых прежде не замечала, не помнила. А ведь есть еще стихи, которые писались папой для Мананы и для меня, а потом и для наших сыновей. Мои внучки удивляются все время: «Кетино, почему ты плачешь?». А я их не могу читать спокойно…

Папа абсолютно ничего не выдумывал. И он очень похож на свои книги. Нодар был таким же добрым, как его герои, с таким же чувством юмора.

Папе нравились переводы его произведений — его ведь и переводили, и ставили много, часто, издавали в 68 странах. Но сам он путешествовать за границу не стремился. Почему — не знаю, никогда об этом его не спрашивала. Может быть, потому что долго болел. Впрочем, он побывал в США, в Англии, в Москву летал на съезды писателей или партийные. Но никогда не разъезжал так, как многие его друзья.