Близкие люди

— Она первый раз еще зимой пришла, — шумно сглатывая и трясясь всем телом, заговорил Леонид Гаврилин как-то так, что Степан сразу понял: он не пьян, не спятил и не в белой горячке. Он просто смертельно напуган и не знает, как избавиться от своего страха, — она пришла и приказала на стройку идти, чтобы, значит, не допустить ее. Я послушался. Я не мог не послушаться! — взмолился он, обводя мужиков умоляющим взглядом. — Она сказала, что мне все равно конец, потому что жизнь моя давно под откос пошла и нет мне прощения ни на том, ни на этом свете.

— Это дьяволица так сказала? — переспросил Степан.

Леонид Гаврилин кивнул, кося налитыми кровью глазами.

— Она приходила несколько раз и каждый раз говорила мне, что я должен делать. И говорила, что, если я не выполню приказа, немедленно погибну. На месте… Она все, все говорила — как я должен собрать народ, в какой день прийти к воротам, что обещать, за что проклинать. Она говорила, что я должен ее слушаться, и тогда она меня отпустит. Навсегда.

— Как она выглядела, эта твоя дьяволица? — вмешался Чернов.

Леонид Гаврилин отшатнулся от него, как будто Чернов сам и был этой дьяволицей.

— Не знаю. Я боялся смотреть. Я не мог смотреть. Молодая. Плащ длинный. Лицо… такое.

— Какое?

— Такое… дьявольское лицо.

— Красивое?

— Не знаю, — плачущим голосом сказал пророк и закрылся сложенными ковшиком ладонями, — не знаю я! Я боюсь, боюсь, я знаю, она придет за мной, найдет меня… Господи, спаси и помилуй!

— Да прекрати ты! — прикрикнул на него белобрысый Виталий. — Дальше говори.

Степана удивило, что нужно говорить что-то еще. Ему казалось, что уже вполне достаточно.

— Она в последний раз вчера приходила. Нет, позавчера. Нет. Не помню. Сказала, чтобы я взял топор и сегодня ночью пришел сюда, к воротам. Сказала, что сегодня она за все мне заплатит. За все труды. Что я больше ни о чем не буду беспокоиться. Что я должен сделать последний шаг.

Чернов длинно присвистнул.

— С топором, значит? — переспросил он Леонида Гаврилина. — К воротам? Ночью? Твою мать!..

— Я не хотел! — припадочно закричал Леонид Гаврилин. — Я не хотел!!! Я говорил, что не пойду, не смогу!!! А она сказала, что все равно меня найдет! Заставит! За волосы к воротам приволочет!!!

Он вдруг сполз со стула прямо к ногам своего спутника, зарыдал так отчаянно и громко, что Павел Степанов всерьез перепугался.

— Черный, дай воды! Да перестань ты рыдать, нас тут смотри сколько, мы твою сатанистку и близко не подпустим! Черный, дай, блин, воды!

— Воды ему еще! — пробормотал здоровяк презрительно и сильно дернул рыдающего Леонида Гаврилина за волосы. — Хватит, Ленька, кончай вопить! Ну!

Леонид Гаврилин утих на удивление быстро, с пола поднялся самостоятельно и, пошарив трясущейся рукой, вернул себя на стул.

— А ведь электрик! — тоном человека, который огорчается из-за того, что потерял почти новые рукавицы, сказал Виталий. — Сто раз говорил, бросай пить, приходи ко мне, я тебе платить буду, жить станешь как человек!.. Да что говорить!

И он махнул здоровенной натруженной ручищей.

— Спасибо, мужики, что предупредили, — проговорил Степан негромко, — ну, Черный? Что делать станем?

— В милицию звонить, — буркнул Чернов, — по-моему, самое время настало.

— Оно, конечно, может, и настало, — согласился от двери никем ранее не примеченный капитан Никоненко, — только вполне можно и не звонить. Милиция уже прибыла.

* * *

В полном соответствии с планом Чернов уехал, как только начало смеркаться. Никоненко отбыл еще раньше, так что если кто и наблюдал за объектом, должен был удостовериться, что к ночи Степан остался в конторе один.

Он лежал на продавленном, воняющем чем-то кислым диване, курил, смотрел в дощатый потолок, на котором от уличного фонаря лежали косые синие тени, и вяло думал о том, что сейчас вот-вот все закончится.

Все закончится, он поднимется с проклятого дивана, впившегося в бока всеми пружинами, и поедет домой к Ингеборге.

Конечно, она не поняла из его объяснений, почему он так и не приедет сегодня ночевать, и, кажется, даже рассердилась, по крайней мере, акцент четко проступил в ее обычно такой правильной речи.

Степан улыбнулся, щурясь на дым, который в мертвенном уличном свете висел как привидение.

Все закончится, он перестанет мучиться над проклятыми загадками, навалившимися на него в последнее время, и сделает Ингеборге предложение.

Классическое предложение руки и сердца — с бриллиантовым кольцом, с букетом белых роз и двухнедельным пребыванием в номере для молодоженов в лучшем отеле Ниццы.

Нет, это как-то уж слишком пошло.

Пусть будет кольцо — женщины любят бриллианты. Хотя что он знает о женщинах?!

Пусть будут розы. И еще шампанское. Настоящее, французское, с белой печатью, замороженное в серебряном ведерке. Интересно, где он возьмет серебряное ведерко? В его хозяйстве такого отродясь не было.

И — хрен с ним! — пусть будет номер для молодоженов в Ницце. Или лучше на Мальте. Он был на Мальте год или два назад, и ему там очень понравилось. А куда они денут Ивана?