Близкий свет

Что еще она может сказать? Ну, как оказалось, он действительно занимался с Лорой обыкновенным сексом, потому что она хорошо умела это делать. Но подспудно, что понял только теперь, когда оказался в постели у Инги, окончательно убедился, что любит, и прежде любил, только ее одну! «Великий артист», он был настолько активен, убедителен и блестящ в демонстрации своих «искренних чувств», что Инга, может и сама уже того не желая, действительно поверила ему. Как всякая дура, как дикарка, привлеченная и покоренная блеском словесной мишуры. И снова, уже теперь на нее, посыпались обещания немедленно жениться: только не отказывай мне в своей страстной любви! Впускай в свое «гнездышко», где так уютно моей душе! Так ради чего это все постоянно разыгрывалось?

Задав сей явно риторический вопрос, Инга с дьявольской усмешкой выдала такое, причем не щадя себя, что Турецкий с Дорфманисом только переглянулись.

— А чтоб не лишиться бесплатного наслаждения в моей постели, а заодно и поддержать свой пошатнувшийся имидж с помощью ловко разыгрываемой активности в расследовании причин гибели актрисы. Хотя он предпочитал это делать чужими руками, — того же Бруно, который должен был следить за продавцом, ее руками, — чтобы не самому общаться с продавцами-преступниками, а оставаться чистеньким и в стороне.

В театре, продолжала Инга, что хорошо известно, очень не одобряли его неискреннего, наигранного поведения в трагической ситуации. Самой же Инге это стало окончательно понятно после ее телефонного разговора из кабинета адвоката, во время которого Петер обрушился на нее с чудовищными обвинениями за то, что она его якобы «подставила». Перед кем? Перед законом? А разговору тому имеются два свидетеля, присутствовавших при нем. Они наверняка подтвердят всю низость поступков господина Ковельскиса, никак не рассчитывавшего на то, что эти его поступки и речи станут известны кому-то постороннему…

Потом она рассказала о Бруно, который привозил ей деньги на лекарство от Петера и, очевидно, очень рассчитывал на ее благосклонность. Он, видимо, сам решил либо, что вероятнее, режиссер так его информировал, что пятьсот евро предназначены ей за оказанные Петеру сексуальные услуги. Мол, дорогая женщина, но зато и… так надо понимать. Такой вывод она сделала потому, что этот Бруно немедленно предложил ей добавить к переданной сумме еще из своего кошелька: мол, он тоже, как и Петер, может заплатить ей хорошие деньги за… ну, чего теперь объяснять! Мерзость это была и гнусность! Инга швырнула в лицо Бруно конверт с деньгами и заявила, что отказывается помогать Петеру, пусть сам занимается своей авантюрой. Но Петер, в ответ на ее возмущенный звонок, умолил, упросил согласиться помогать ему и дальше, пообещав морально и физически уничтожить этого негодяя Бруно, посмевшего… и так далее.

Может быть, все дальнейшее и стало результатом тщательно спланированного «великим режиссером» спектакля?

И далее Инга «выкинула» очередной номер, на который Турецкий с Дорфманисом отреагировали уже с искренним восхищением. Она сказала следователю:

— Если лично у вас есть еще ко мне вопросы, я готова ответить на любые, в пределах того, что мне доподлинно известно. Если же их нет, я попросила бы разрешить мне покинуть ваш кабинет. Мне глубоко отвратителен сидящий напротив мужчина, в кавычках, абсолютно лишенный стыда, совести и нагло лгущий даже в такой, крайне важной для установления истины, ситуации. Как же я не сумела разглядеть эту мерзость и пошлость?!

Ковельскис в буквальном смысле рот разинул: уж от такой недалекой, по его убеждению, и похотливой девки услышать подобное в свой адрес, — это превыше всяких сил! И он начал наливаться краской, готовый немедленно сорваться и продемонстрировать здесь весь свой гениальный артистический темперамент. Но следователь его опередил. С вежливой улыбкой он ответил:

— Благодарю вас, госпожа Радзиня, за искреннее сотрудничество со следствием и помощь в установлении истины. Вы свободны. А если появится необходимость, вы разрешите вам позвонить, чтобы уточнить отдельные факты?

— Да, разумеется, — улыбнулась и она в ответ. Поднялась и вышла, скользнув по режиссеру равнодушным взглядом, как по пустому месту. Точнее, по обычному конторскому стулу.

— Я могу…?! — привскочил режиссер.

— Нет, — отрицательно качнул головой следователь и холодно пояснил: — У меня к вам еще есть ряд серьезных вопросов и уточнений в ваших прежних показаниях… Но я вас долго не задержу, — закончил он с брезгливой усмешкой.

— А он — молодец, этот ваш Лацис, — сказал Турецкий.

И Дорфманис, копируя жест Саши, показал большой палец и одобрительно покивал…

— Остальное меня, честно говоря, не интересует, — Александр Борисович махнул рукой и пошел к двери. — Это уже — дело вашей техники. Если только Лацис действительно захочет прижать этого… козла. И вызвать на свою голову общественный скандал. Но одно его действие в настоящий момент может позволить ему полностью взять этого режиссера под свой жесткий контроль.

— Да? И какое, Саша?