— Да, — сказал он, после слов Мудрости и сам не слишком веря в то, что говорит правду. И думая о том, что Малышу вчера тоже наверняка солгал.
— А ты мне не врешь? — конечно же поинтересовался трехглазый засранец.
Третий апостол открыл глаза и посмотрел ему в лицо. И, опрокинув в себя бокал вина, нервно хохотнул:
— Не уверен.
Вайзли удовлетворённо кивнул в ответ, прикрыв глаза, и легко улыбнулся.
— Не думаешь, что именно с этим ты и затянул? — в итоге спросил он, вернувшись к вязанию, чтобы, как видно, не смущать (хотя кто тут ещё смущался, ага) Тики, и пожал плечами, когда Микк задумчиво нахмурился. — Тебе бы отношения выяснить с ним, а не сбегать, как дитё малое, — хохотнул Мудрость, стреляя в мужчину озорным взглядом, и Тики сердито надулся, скрещивая руки на груди.
— Да что тут выяснять? — недовольно проворчал он. — Он Неа любит, точка, конец, и так понятно, что ничего другого быть не может. И я не хочу быть всего лишь заменой этому ублюдку, — отчеканил Микк, скривив губы, и Вайзли лукаво улыбнулся, стягивая петлю.
— А кем ты хочешь быть? — заискивающе просил он, и Тики вскочил с кресла, недовольно поджав губы.
Слишком идиотская тема! Слишком личная и идиотская, чтобы обсуждать её с тем, кто и так знает всё то, что творится у тебя в голове! Даже если ты и сам этого не знаешь!
Мудрость лишь понимающе усмехнулся, смешливо фыркнув, и по-дружески посоветовал:
— Сходи поешь тогда хотя бы, а. Заешь своё горе свежеиспечёнными слойками.
Микк наморщил нос, не желая называть это горем — и вообще никак не желая называть, потому что без предварительной подготовки сердце нельзя разбить, а он не ведет себя как ребенок или влюбленная девица! — и соглашаясь только с тем, что стоит поесть.
— Спасибо на добром слове, — однако вместо того, чтобы пререкаться, только и завел глаза он.
Мудрость загадочно усмехнулся и отсалютовал ему бокалом.
— И шарф не забудь.
Третий апостол хмыкнул и взял висящий на спинке кресла шарф, такой длинный и толстый, что на нем можно было запросто кого-нибудь повесить. Или повеситься самому.
Мрачно хохотнув в ответ на эту мысль и представив, как будет постоянно задыхаться из-за этого в следующей жизни, Тики кивнул и откланялся, решив действительно сходить на кухню и чего-нибудь перекусить. Он не ел толком с самого утра, не считая куска слабо прожаренной свинины на завтрак, а потому попробовать слойки определенно стоило даже учитывая его нелюбовь к сладостям.
Путь до цели не омрачался совершенно ничем, а потому ничего и не предвещало беды: даже Роад не маячила перед глазами, а уж она обычно, стоило мужчине появиться на Ковчеге, кидалась ему на шею и почти не отлипала. Хотя, наверное, сейчас у неё была новая пассия, у которой можно было висеть на шее. Отчего-то Мечта очень сильно надоедала Уолкеру (а то, что она именно надоедала, можно было легко понять по его лицу), и это заставляло Микка постоянно ухмыляться.
Он проскользнул на кухню, вдыхая ароматы свежевыпеченных булочек, и, на скорую руку сварив себе кофе и схватив с подноса порцию расхваленных Вайзли слоек, уселся за стол.
И стоило только ему съесть первые две булочки (действительно потрясающе вкусные), как в дверях словно по заказу объявился Аллен Уолкер собственной персоной. Восхитительно недовольный жизнью, с кругами под глазами (небось опять всю ночь просидел со своими реактивами) и с засученными рукавами. Он остановился на пороге, вперивая в Тики длинный взгляд прищуренных глаз, и склонил голову набок, как будто снова оценивая его и осматривая со всех сторон. Причем, осматривая так, что Тики мигом растерял весь аппетит и с трудом заставил себя откусить от третьей булочки и сделать еще глоток кофе.
И как это вообще назвать — непонятно. Неудачный день или все-таки просто задница?
— Ну и… как булочки? — напряженно поинтересовался Малыш, приближаясь и останавливаясь совсем рядом.
Тики пожал плечами.
— Вкусно. Возьми и попробуй, — голосом он постарался нигде ничего не показать и мог судить о том, что у него это получилось, потому что Уолкер при его словах только сильнее прищурился, почти хмурясь, и опустился на стул рядом.
— А дай кусочек.
При этом он даже не улыбнулся, скотина — светил тут своей мрачной мордой, словно у него произошло горе, прерванное ещё одним горем, и ожидается, как минимум, ещё с десяток таких вот трагедий.
Тики закатил глаза. Ну-ну, что за герой драмы, паршивый клоун, бесящий своим одним видом.
— У тебя за спиной целый противень, — недовольно проворчал мужчина, заставляя себя не рассматривать мальчишку: не глядеть на его угловатые плечи, на худые руки, на извилистый шрам, на седые волосы, на тонкие губы…
Тики встряхнул головой.
Бесит. Он тебя должен бесить, помнишь?
Аллен фыркнул, дёрнув ноздрёй, и покачал головой.
— А вдруг мне не понравится, — пожал он плечами, глубоко вдыхая и потихоньку теряя эту мрачность. — Не класть же надкусанную обратно, — уверенно проговорил Уолкер, словно это было до ужаса логично, а Тики, идиот такой, не смог догадаться.
Или это только сам Тики так всё в штыки воспринимал?..