Близнецы с Алатырь-острова. Дети Мертвой Матери

Лицо Мары напряглось, сейчас колдуньи возьмут кости, с особыми, священными буквами на гранях, и будут Змея, или Змею- Скоропею вопрошать, ведь будущее и прошлое никто кроме его не ведает, ибо он сам и Время есть. Отошла колдунья, достала резной дубовый ларец, и вынула из него таблички из кости с вырезанными на них знаками, переложила кости в высокий сосуд, и стала трясти его, обращаясь к богам, Илиосу и Лето, а также к Кроносу-Змею, или Скарапее, что бы раскрыл тайное.

– Подойди, – Пряха повернулась к Эле, – ты гадать станешь, пора уже. Встряхни кости, обратись разумом к богам, спроси о чем думаешь, и ответ проси, и подумав доставай три кости правой рукой, не смотря в сосуд. Приступай, – глухо закончила Пряха.

Элла чуть побледнела, задумалась о чем -то, так что и глаза стали неживыми. Потом взяла сосуд деревянный, встряхнула несколько раз, постояла немного, задумавшись перебирала секунду сосредоточившись и наконец, достала три кости со знаками, и не смотря на них, отдала Пряхам. Те окружив послание божества, долго смотрели, что-то бормотали, наконец, изрекли слово:

Брат разум потерял

И сердце стало ледяное

Что б прежним снова стал

Сердце нужно рядом лишь родное

– Нельзя тебе ехать девица, а нужно, – закончили Безымянные.

– Я пойду, Свет Элисия, прости за недобрую весть, – поклонилась ей Мара.

– Пока не умер, все исправить можно, – тихо молвила Элисия.

Мара повернулась, послушница открыла ей дверь, и подала пылающий факел, и ведунья пошла обратным путем. Вошла к себе в горницу, погасила факел, в покоях горели масляные лампы, зеркала отражали огонь и освещали все в желтоватый свет, сняла шубу, но все равно стало зябко и неуютно. В кого превратилась Элла? Маленькая была хохотушка, а здесь просто кремень стала, воля ее и скалу в пыль сотрет. И Пряхи смотрят на нее- не насмотрятся. Сама бы поплыла, да нельзя ей остров покидать. Спать пойду, утро вечера мудренее. Послушницы смотрели на нее во все глаза, но ни слова не сказали. Она прошла мимо них, и легла спать. Так ничего ей в ночь Лада не показала, знать не ей было Улля спасать. Так и прошло два дня, послушницы обходили остров, собирали рыбу из ловушек, часть добычи Мара велела отдавать ватажникам. Прошел последний день, не спалось ведунье в ночь, и ворочалась, и одеялом меховым укрывалась, а заснуть так и не смогла. Только она умылась, как раздался стук в покои с тайной стороны, и одна из девочек кинулась открывать, и вошла сама Элла, с послушницей, которая тащила короб вязанный из лыка.

– Мара, отправь к Пряхам помошницу, пока я не вернусь, старые они, – вздохнула она, – помогать надо.

Подняла Мара глаза на Близнеца, а краше в Лед кладут, к Матери. Круги легли под глазами девушки, вся бледная стояла перед ней, только глаза ледяным огнем горят.

– Хорошо, все сделаем.

– Веди на берег, я собралась, – сказала Элла усталым голосом.

Но украшения все на ней были, что бы положение не уронить, и впечатление должное на отроков произвести, оделась хорошо, в длинную меховую куртку и на ногах сапоги мягкие меховые.

Мара оделась, и позвала с собой двух воспитанниц:

– Ута, и Вила, соберите поесть короб для отроков, одевайтесь быстрее и со мной пойдете.

Девушки-воспитанницы только таращились на Элисию, никто и ни слова не произнес, только делали страшные глаза, да суетились, собирая еду в дорогу. Но собаки, потомки тех, старых, примчались знакомится к Эле, тыкались ей черными носами в ладони, все вставали на задние лапы, упираясь передними ей в шубу, норовя лизнуть девушку в лицо, и униматься совершенно не собирались, тогда девушка села на корточки, погладила каждую, что -то шепнула на ухо обоим, и те успокоились, легли рядом с ней, только частенько поднимали морды к Эле-не уходит ли? Наконец все было готово, и вышла из горницы наружу целая процессия-впереди собаки, за ними чннно следовали Мара и Элисия, а за ними воспитанницы с коробами. Шли они к хижине, по каменистой почве острова, с кое-где растущей травой. Вот и показалась хижина, дым поднимался над крышей, один из парней был на улице, и увидев женскую процессию мигом влетел в хижину, и из нее одеваясь на ходу, вышли все пятеро отроков держа поклажу в руках, и к ним было кинулись, облаивая собаки, но Элла лишь крикнула: «Стоять!», как мохнатые сторожа вернулись с полдороги к девушке, сразу же признанной хозяйкой.

Элла подошла первая, не замечавшая, как спешат, и другие почти бежали за ней, а послушницы раскраснелись, неся всю поклажу.

– Здравствуйте, добры молодцы, – и она поклонилась им.

– Здравствуй краса-девица, – только и смог проговорить Гун, кланяясь, и другие ватажники поклонились вместе с ним.

– Я – Элисия, та кого вы ждете, со мной поплывет Лия, послушница Прях, – представилась она.

– Это вам всем, на дорогу, – сказала Мара, и жестом указала послушницам положить короб рядом.

– Спасибо, госпожа, – поклонился Гун, – потом очаг послушницы не погасят? Мы бы хотели, прямо сейчас отправится в путь, а то вдруг ветер поднимется.