Близнецы-соперники

Гаэтамо говорил, но Фонтин не слушал его. Лишь последняя угроза донеслась до его слуха. Кому-кому, а этому безумцу ничего нельзя говорить!

– Я обнаружил лишь бессмысленные каракули. Детские надписи, ты прав.

– Ты обнаружил то, что по праву принадлежит Христу! – Голос Гаэтамо загремел, прокатившись эхом по лесу. Он встал на одно колено, его массивные плечи и грудь нависли над Виктором, глаза его сверкали. – Ты нашел меч архангела ада. Довольно лжи! Скажи мне, что ты обнаружил?

– Ничего.

– Лжешь! Почему ты здесь? Старик. В воде и грязи! Что спрятано в этом ручье? Что таит этот камень?

Виктор посмотрел прямо в безумные глаза.

– Почему я здесь? – повторил он, вытягивая шею, выгибая истерзанную спину и морщась от боли. – Я стар. У меня остались воспоминания. Я убедил себя, что ответ должен быть здесь. Когда мы были детьми, мы оставляли друг другу послания на этом камне. Ты сам их видел. Детские каракули, нацарапанные камешком на большом валуне. Я и подумал, что, может быть… Но я ничего не нашел. Если что и было, то все уже давно смыто.

– Ты обследовал валун, но потом внезапно прекратил поиски. Ты собрался уходить.

– Взгляни на меня! Сколько, ты думаешь, старик может пробыть в ледяной воде?

Гаэтамо медленно покачал головой.

– Я следил за тобой. Ты вел себя как человек, который нашел то, зачем пришел.

– Ты видел то, что хотел увидеть. Не то, что было на самом деле.

Нога Виктора скользнула, сук, на который он опирался, глубоко ушел в береговой ил. Священник протянул руку и схватил Фонтина за волосы. Свирепо рванул и поволок Виктора на берег, вывернув его голову вбок. Все тело пронзила острая боль. Широко раскрытые безумные глаза, казалось, принадлежали не стареющему священнику, но скорее молодому фанатику, мучившему его тридцать лет назад.

Гаэтамо прочитал в его взгляде это воспоминание.

– Мы тогда решили, что ты сдох. Ты не должен был выжить. И то, что ты выжил, лишь убедило нашего преподобного отца, что ты посланник ада. Ты помнишь. А теперь я продолжу то, что начал тридцать лет назад. И с каждой сломанной костью тебе представится возможность, как и тогда, раньше, сказать мне, что же ты нашел. Но не пытайся солгать. Боль прекратится лишь после того, как ты скажешь мне правду.

Гаэтамо нагнулся и начал выкручивать Виктору голову, прижимая его лицо к каменистому берегу, раздирая кожу, стискивая горло.

Виктор попытался вырваться из его рук, но священник сильно ударил его лбом о шишковатый корень. Из раны хлынула кровь и залила Виктору глаза, ослепив и разъярив его. Он поднял правую руку и схватил Гаэтамо за запястье. Священник стиснул ему ладонь и загнул ее внутрь, крепко обхватив пальцы. Он вытащил Фонтина из воды, не переставая выкручивать ему голову назад, так, что острые стальные перемычки корсета вонзились ему в спину.

– Я не перестану, пока ты не скажешь мне правду!

– Сволочь! Сволочь, приспешник Донатти!

Виктор перекатился на бок. Гаэтамо ответил ударом кулака в ребра. Удар был страшен – боль парализовала его.

Палка! Нужна палка. Фонтин перевалился на левый бок, левой рукой ухватившись за сломанную ветку, как человек хватается за что-то в минуту боли. Гаэтамо нащупал у него под одеждой корсет. Он вцепился в него и стал дергать вверх и вниз, пока сталь не разодрала тело.

Виктор чуть-чуть приподнял палку, прижав ее к берегу. Она коснулась его груди, он почувствовал это. Ближний к нему конец был зазубрен. Ах, если бы возник хоть малейший зазор между ним и этим зверем, этого было бы достаточно для того, чтобы ткнуть палкой вверх, в его лицо и шею.

Вот оно! Гаэтамо поднял колено. Этого было достаточно.

Собрав всю оставшуюся в его измученном теле силу, Фонтин рывком вонзил сук в распростертого на нем священника. Раздался вопль, наполнивший лес.

А затем серую тьму потряс разрыв. Выстрелило мощное оружие. Стаи птиц и лесные звери всполошились во всех концах леса, а тело Гаэтамо рухнуло на Виктора. И откатилось в сторону.

В горле его торчал сук. А ниже шеи грудь представляла собой месиво из развороченного мяса и крови. Его убил наповал прогремевший из лесной чащи выстрел.

– Да простит меня Господь, – произнес во тьме голос ксенопского монаха.

Виктор провалился в черную пропасть. Он почувствовал, что сползает в воду и что его схватили чьи-то дрожащие руки. Его последние мысли, почему-то умиротворенные, были о сыновьях. О близнецах. Это могли быть руки сыновей, которые пытались спасти его. Но руки его сыновей не дрожат.

Часть II

Глава 22

Майор Эндрю Фонтин сидел за своим столом и прислушивался к звукам утра. Было пять минут восьмого, соседние кабинеты начинали заполняться сотрудниками. Голоса в коридоре вспыхивали и затухали: в Пентагоне начался очередной рабочий день.

У него оставалось пять дней на размышление. Нет, не на размышление – на действие. Раздумывать особенно не о чем – нужно действовать! Нужно что-то предпринять. Предотвратить то, что затеяли Эдриен и его «обеспокоенные граждане».