Близнецы-соперники

– Мне сказали тогда, что вам осталось жить недолго. И я самонадеянно вообразил, что вы позволите мне причастить вас.

– Что ж, это откровенно. И в самом деле самонадеянно.

– Я это понимал. Вот почему я больше не приходил. Вы тактичный человек, мистер Фонтин, но вам не удалось скрыть свои чувства.

Виктор внимательно посмотрел в лицо священника. Та же печаль, что запомнилась ему в больнице.

– Зачем вы изучали мою жизнь? Неужели Ватикан до сих пор занимается розысками? Неужели Донатти и его поступки не получили должной оценки?

– Ватикан постоянно что-то изучает. Исследует. Эти исследования не прекращаются. А Донатти не просто получил должную оценку. Он был отлучен от церкви, и его останки не были преданы земле по католическому обряду.

– Вы ответили на два моих последних вопроса, но не на первый. Почему – вы?

Монсеньор положил ногу на ногу, сцепив руки на колене.

– Меня интересует социальная и политическая история. Иными словами, я ищу признаки конфликтных отношений между церковью и обществом в разные исторические периоды. – Лэнд улыбнулся. – Побудительным мотивом для этих исследований послужило стремление доказать превосходство церкви и ошибочность попыток тех, кто с ней боролся. Но невозможно отыскать благо во всех случаях. И, разумеется, его не найти в тех бесчисленных прегрешениях против здравого смысла и морали, которые я обнаружил. – Лэнд больше не улыбался. Его намек был вполне ясен.

– То есть казнь Фонтини-Кристи была прегрешением? Против чего? Здравого смысла? Морали?

– Пожалуйста, – быстро сказал священник. Он заговорил тихо, но настойчиво. – Мы оба знаем, чту это было. Убийство. Которое невозможно ни одобрить, ни простить.

Виктор вновь увидел печаль во взгляде священника.

– Я принимаю ваши слова. Я их не совсем понимаю, но я их принимаю. Итак, я стал предметом ваших социально-политических штудий?

– Вкупе с прочими проблемами того времени. Я уверен, вам они известны. Хотя в то время творилось немало добрых дел, было совершено многое, чему нет прощения. То, что случилось с вами, с вашей семьей, безусловно, относится к такого рода вещам.

– Я стал предметом вашего интереса?

– Вы стали моей навязчивой идеей! – Лэнд снова улыбнулся, несколько смущенно на этот раз. – Не забывайте, я ведь американец. Я учился в Риме, и имя Виктора Фонтина было мне хорошо известно. Я читал о вашей деятельности в послевоенной Европе – об этом писали все газеты. Я знал о вашем влиянии и в государственных, и в общественных кругах. Можете себе представить мое изумление, когда, изучая тот период, я вдруг обнаружил, что Виктор Фонтин и Витторио Фонтини-Кристи – одно и то же лицо.

– Вы смогли многое почерпнуть из ватиканских архивов обо мне?

– О семье Фонтини-Кристи – да. – Лэнд кивнул на фолиант в кожаном переплете. – Но, как и эта книга, найденные мною материалы были, боюсь, несколько необъективны. Хотя, конечно, не столь лестны. Но лично о вас – почти ничего. Признавался, разумеется, факт вашего существования. Вы первый ребенок Савароне мужского пола, который в настоящее время является американским гражданином и носит имя Виктор Фонтин. И более ничего. Досье обрывалось информацией, что остальные члены семьи Фонтини-Кристи были уничтожены фашистами. Такой конец показался мне неполным. Даже даты никакой не было указано.

– Чем меньше остается на бумаге, тем лучше!

– Да. И вот я стал изучать документы репарационного суда. Там я обнаружил куда более подробные сведения. Но то, что поначалу было простым любопытством, обернулось подлинным потрясением. Вы представили военному трибуналу обвинения. Эти обвинения я счел ужасными, нетерпимыми, ибо вы не обошли и церковь. И вы назвали имя священника курии – Гульямо Донатти. Это было недостающее звено моих поисков. Все, что требовалось.

– Вы хотите сказать, что в материалах, относящихся к семейству Фонтини-Кристи, не было упоминания имени Донатти?

– Теперь – есть. Тогда – не было. Создавалось впечатление, что архивисты просто не захотели увидеть здесь некую связь. Все бумаги Донатти опечатаны – как обычно и поступают с бумагами отлученных. А после его смерти ими завладел его секретарь…

– Отец Энричи Гаэтамо. Лишенный сана, – прервал его Фонтин.

Лэнд ответил не сразу:

– Да, Гаэтамо. Я получил разрешение ознакомиться с опечатанными документами. Я читал параноидальные бредни безумца, фанатика, самолично причислившего себя к лику святых. – Монсеньор замолчал. Он не смотрел на Виктора. – То, что я там обнаружил, заставило меня отправиться в Англию. К человеку по фамилии Тиг. Я встречался с ним лишь однажды в его загородном доме. В тот день шел дождь, и он поминутно подходил к камину и ворошил дрова. Мне не приходилось встречать другого человека, который бы так пристально следил за часами. Хотя он уже был на пенсии и спешить ему было некуда.

Виктор улыбнулся:

– Ох уж эти часы! Эта его дурацкая привычка меня всегда раздражала. Сколько раз я ему об этом говорил!

– Да-да, вы были добрыми друзьями, я это сразу понял. Знаете, он вами просто восхищался.

– Восхищался? Алек? Не могу поверить!