Близость

Вдруг Джил, находившаяся в постоянном напряжении, начала сознавать, что носит в себе постороннее, чужеродное тело. И по мере того, как проходили месяцы, Джил начала испытывать к этому неизвестному существу нечто вроде ненависти. Эти чувства шокировали ее, и Джил изо всех сил пыталась бороться с ними. В конце концов, это ее ребенок. Она должна мечтать о нем, ждать его рождения.

Но она уже была не в силах совладать с собой — неразделенная любовь к Джордану Лазарусу лишала рассудка.

Как она может стать нежной матерью для этого нерожденного ребенка, зачатого в извращенном, искаженном маскараде, пародии на любовь, основанной на жгучей, всепожирающей ревности Джил к другой женщине? И как она может претендовать на любовь Джордана к себе, когда она соблазнила и завлекла мужа в обличье другой женщины?

Все было так, словно ребенок родится от иной матери, а Джил была попросту суррогатом, заменой, используемой для того, чтобы произвести на свет это ненавистное дитя. Как еще объяснить полное равнодушие Джордана к женщине, в которой растет его малыш?

Джил вставала в ванной перед зеркалом и наблюдала, как живот день ото дня становился больше. Ребенок не был желанным, как хотела бы она сама. Джордан не был любящим мужем, каким описывала его пресса. И эта огромная ложь, ужасный обман убивали Джил.

И все потому, что четвертый член этой семьи, чужачка, преследовала ее, как навязчивый призрак. И этот ненавистный член семьи, занимающий место в сердце Джордана, омрачал существование Джил, отбрасывал мрачную тень в ее сердце. Она словно ощущала черное пятно в животе, там, где был зачат ребенок, видела его в зеркале, как маску, которую можно было снять только с собственной кожей.

Джордан тоже не сомневался, что младенец был зачат в ночь омерзительного маскарада. И теперь он не мог смотреть на Джил, не видя перед собой той самой маски — лица Лесли. Тот навязчивый образ, который воскресила Джил, теперь уже нельзя было стереть, и этот образ и ночь навеки запечатлелись в памяти. Никакими упреками и сожалениями нельзя было вернуть его в объятия Джил. Между ними существовала непроходимая пропасть.

Теперь он с горькой ясностью сознавал, что увлекся Джил и попал под ее сексуальное обаяние только потому, что она уже тогда странным образом напоминала Лесли и обладала чем-то вроде ее колдовского очарования. В то время Джордан не видел и не понимал этого, потому что он был слишком погружен в свои собственные мысли и скорбел по ушедшей любви, но теперь осознал, что с самого начала странная аура, окружавшая Джил, казалась талисманом, добавившим часть сущности Лесли к ее собственной сути.

Неудивительно, что Бен, старый лодочник, принял Джил за Лесли. Джордан должен был увидеть все значение этой ошибки, но желание ослепило его, помешало понять правду.

С самого начала их отношения были основаны на обмане.

Но, несмотря ни на что, Джордан чувствовал глубокую примитивную связь с Джил, как с матерью своего ребенка. И все же он не мог простить ее за то, что она сделала, не мог заставить себя прикоснуться к ней. То, что она сотворила с их сердцами, любовью и близостью, вынести было поистине невозможно. Если он и дотронется до нее, откроет душу хотя бы на дюйм, то только потому, что не Джил нужна ему, не о ней он мечтает. И эта истина предстанет во всей беспощадной наготе, как ночь безумного маскарада. Это тоже было невыносимым. Поэтому Джордан и поворачивался спиной к одинокой жене.

Малыш в каком-то смысле стал символом будущего Джордана. Своим рождением он спасет отца, уничтожит его запятнанное прошлое, и Джордан сможет начать новую жизнь.

Он знал, что приводить ребенка в жизнь, полную ненависти, неестественно, но не мог с собой совладать, потому что ничего и никого не хотел на свете так, как это дитя, казавшееся его единственным шансом на счастье.

Джордан выдержит еще несколько месяцев ради малыша. А потом все начнется сначала. Или, по крайней мере, так он думал.

Таково было болезненное противостояние между Джил и Джорданом, противостояние, невидимое окружающему миру, когда внезапный поворот событий бросил новый свет на их терзания.

Мег Лазарус умерла.

Джордан получил известие о сильнейшем сердечном приступе и немедленно вылетел личным самолетом в Пенсильванию. Ко времени его приезда Мег уже лежала в реанимационном отделении больницы Святого Иосифа, куда прибыл священник, чтобы выполнить последние обряды.

Его братья и сестра собрались в приемной. Джеральд, Клей и Райан, обмякшие и измученные, сидели в коридоре и выглядели совершенно опустошенными. Мать была в палате с Мег. Луиза бросилась в объятия брата.

— Джордан! Слава Богу, ты здесь!

Вся семья казалась совершенно беспомощной и черпала поддержку только в Джордане.

Сиделка отвела его к Мег. Джордан посмотрел на сестру. Маска смерти уже начала стирать знакомые черты, которые он так любил.

— Мег, ты узнаешь меня? Это я, Джордан, твой брат.

— Джорджи?

Ее голос был слабым эхом, таким отдаленным и искаженным наступающей смертью, что казался почти неузнаваемым.

— Я здесь, дорогая. Все хорошо.