Близость

И наблюдая это, Джил сознавала, что ее намеренно исключают из этого круга, оставляют в стороне. Она с завистью наблюдала, как Джордан возится с малышкой. И когда Джордан, поиграв с Мег, с видимой неохотой отдавал ее матери, Джил ощущала себя ненужной, нежеланной, словно любовь и симпатии девочки уже были отняты у нее заботливым и любящим отцом. Казалось, Джордан занял место обоих родителей. С таким же успехом любая другая могла родить Мег для Джордана, и если бы Джил не знала, что ребенок вышел из ее лона, могла бы поклясться, что это не ее дочь.

Эта навязчивая мысль вырвала Джил из дремотно-удовлетворенного состояния, обычно сопутствующего молодым матерям, и погрузила в бездну смятения, такого же болезненного, как и во время беременности.

И в этом хаосе ей неожиданно показалось, что в полном отсутствии сходства дочери с ней кроется определенный безумный смысл.

В конце концов, семя, из которого выросла Мег, было пролито в Джил человеком, любившем другую женщину, и как раз в тот момент, когда Джил всю волю вложила именно в то, чтобы стать подобием этой женщины, превратиться в нее. Да, Мег была истинной дочерью Джордана. Но была ли она хоть в чем-то ребенком Джил?

Малышка не была плодом любовного союза, а скорее знаменовала непроходимую пропасть, разверзшуюся между мужем и женой, пропасть, которой никогда не суждено исчезнуть. И этот страшный, смертельный провал олицетворяла другая женщина.

Джил неустанно повторяла себе, что это безумие. Мег — невинный, беспомощный, прелестный ребенок. Ее ребенок. Семя Джордана дало всходы в ее чреве и проросло маленьким человеческим существом. Кормя ребенка грудью, Джил не могла отделаться от навязчивого ощущения, что нечто постороннее, чуждое, не имеющее к ней отношения, высасывает из нее всю плоть и сущность. И Джил изо всех сил боролась с этими отвратительными чувствами.

Возможно, она смогла бы удержать свои страхи и сохранить относительное умственное и физическое равновесие, выказывай ей Джордан хоть немного нежности, которую каждый молодой отец испытывает к матери своего ребенка. Но рождение Мег не растопило льда в сердце Джордана.

Ничего не изменилось. Рождение Мег только подтвердило фальшь их отношений, увеличило разрыв между ними. Теперь Джил была еще более одинокой. И из глубины этого одиночества в мозгу Джил родилась новая, еще более ужасная мысль.

Как-то, недели через три после рождения Мег, Джордан, как это вошло в обычай, приехал домой на обед, чтобы посмотреть на девочку. Он подержал Мег на руках, поговорил с ней и только решился положить ее в колыбельку, когда позвонила секретарь напомнить о срочном совещании. Он отдал малышку Джил, и, когда нагибался к ней, она ощутила сильный мужской запах, смешанный с детским ароматом талька и присыпки.

— Позвони, если малышка придумает что-то остроумное, — пошутил он и, бросив последний любящий взгляд на дочь, вышел.

Джил взяла ребенка. Наступило время кормления. Через минуту она расстегнет блузку и приложит ребенка к груди. Но она неожиданно для себя помедлила, подняла малышку, вглядываясь в крохотное личико. Руки Джил затряслись, с лица сбежала краска. Ребенок, почувствовав, что мать расстроена, захныкал. Джил, не отрываясь, смотрела на нос, лоб, очертания лица, и, как обычно, не замечала сходства с собой. Но сейчас, к собственному ужасу, начала различать неоспоримое подобие с чьими-то чертами.

Джил в страхе зажмурилась, словно желая отогнать кошмар, а когда снова открыла глаза, увидела лишь прелестную крошку Мег, нахмуренную и недовольную — давно было пора обедать, а мать чем-то расстроена и не желает дать ей грудь!

Однако лицо Лесли Чемберлен подмигнуло и исчезло, словно тайна, к которой не найти ключа. И, даже когда образ померк, мысль, гвоздем засевшая в мозгу, отказывалась уходить, а это проклятое лицо заслоняло собой личико девочки, бросая на него, словно волшебный фонарь, отблеск красоты и желанности.

— Я схожу с ума, — твердила себе Джил, пытаясь выкинуть из головы навязчивое видение, и прижимала ребенка к груди с таким отчаянием, словно только он мог спасти ее.

Глава 4

Джонсонвилль, Лонг-Айленд. 15 ноября 1979 года

Эта пятница выдалась совсем суматошной. Лесли уехала из офиса в одиннадцать утра и, прибавляя скорость, направилась к дому, чтобы забрать забытые утром бумаги. Росс остался управлять делами в агентстве. С самого лета он вновь начал принимать участие в работе, проводил в офисе столько времени, сколько позволяли угасающие силы.

Несмотря на оптимизм докторов, Лесли поняла, что Россу уже никогда не стать прежним. Характер у него не изменился к худшему — Росс оставался все тем же добрым, великодушным и благородным человеком, мужем, которого она сама выбрала и любила. Но болезнь лишила его физических и умственных сил, необходимых для такой тяжелой работы.