— Да, вполне. Все факты подлинны, это то, что я пережил на Земле. Строил карьеру певца, потому что ритм был моим единственным способом чувствовать себя живым; травил себя всякой мерзостью в надежде, как я теперь понимаю, утолить внутреннюю тоску по небесам, вспомнить, заполнить пустоту неиспользуемого дара, сбежать в пятое отражение — и сбежать от четвёртого отражения… Я искал небо, не находил, но продолжал отчаянно искать, готовый ради этого окунуться в любую мерзость, которую люди были готовы творить под религиозными предлогами; потом возненавидел Его за глухоту, отрёкся от Него и примкнул к поклонникам другой стороны… А потом я
Ох.
— Думаю, это было… непросто.
Он усмехнулся.
— О да, это очень хороший подбор слов. Непросто; настолько непросто, что я по сей день удивляюсь, как не спятил в тот момент. Как сейчас помню, что проснулся на тридцать третий свой день рождения — ещё не отошедший от дурмана, в котором тогда пребывал постоянно, в какой-то ночлежке, исписанной дикой мешаниной оккультных символов, окружённый тварями из четвёртого отражения и своими собратьями по несчастью… Весёлое было пробужденьице. Да и то, что последовало потом, тоже нельзя назвать скучным.
Да уж. Если честно, мне страшно и пытаться представлять, что он должен был испытать.
— Потом было много чего, — говорил мой собеседник между тем, — не стану пересказывать, да тебе и ни к чему знать. Скажу только, что всю ту жизнь потратил на попытки облегчить жизнь пленников четвёртого отражения. Нескольких талантливых шаманов — ну, тех, кто был рождён с соответствующим даром — даже сумел вызволить. Именно для того я создал этот Центр. А когда та жизнь кончилась, а вместе с ней и мой отпуск, я вдруг понял кое-что.
— Что не сможешь вернуться.
— Верно. И не пойми неправильно, я не могу сказать, что разочаровался в своих ребятах. Наоборот, верные себе, они делают, что могут — присылают вдохновения, и озарения, и жизненные силы, и чудесные исцеления. Верные слову нашего шефа, они одаривают людей не за какие-то особые заслуги, не в политических целях, не в обмен на молитвы, или дары, или определённую веру, или условную праведность — просто того, чьи просьбы услышаны, чей свет притянул, к кому привели дороги. Просто потому, что могут. Конечно, этого недостаточно, но тут ничего не поделаешь. Делать, что можешь — это всегда было и будет достойной позицией… Но я понял, что мне там больше не место.
Я понимающе кивнула.
— С твоим новым опытом ты просто не мог — там.
И я, наверное, тоже теперь не смогу. Как минимум, карать так точно.
Мне придётся просить Варифиэля об отставке, когда я вернусь.
Но об этом можно подумать позднее.
— Всё так, я просто
Я понимающе хмыкнула.
Сама слышала такие разговоры много раз. Даже участвовала в них, благо у нас в отделе многие разделяли чрезвычайно радикальные взгляды на такие вещи… Теперь стыдно вспомнить.
Почти до слёз стыдно.
Прав ворон, что устраивает такие конкурсы для молодых ангелов. Может, это жестоко, и где-то неэтично, и ещё как-нибудь; но есть вещи, которые можно понять, только пережив. Или, хотя бы, увидев вблизи.
— Спасибо за это, — сказала я ему. — Спасибо за это испытание. И за рассказ. Это было очень щедро с твоей стороны. И очень милосердно.
Он приподнял бровь.
— Щедро?