«Через несколько дней после отправки последней большой партии заключенных, в барак пришел комиссар в сопровождении вооруженной охраны. Сержант потребовал тишины. Затем комиссар влез на скамейку и начал зачитывать заявление советского правительства. Это была огромная кипа бумаги, полная обвинений в зверских убийствах женщин и детей, уничтожении советского имущества и знакомые трескучие тирады в стиле Эренбурга. Затем комиссар начал зачитывать длинный список имен. Среди них числился и „майор германских ВВС Эрих Хартманн“. А потом разорвалась бомба.
„…все вышеперечисленные немецкие военнопленные с сего дня, по указу советского правительства и по приговору правосудия, считаются ВОЕННЫМИ ПРЕСТУПНИКАМИ. Как ВОЕННЫЕ ПРЕСТУПНИКИ эти пленные полностью лишаются защиты Женевской конвенции и Международного Красного Креста, и вследствие этого были судимы как преступники по советским законам. Все вышеперечисленные военные преступники приговорены судом к 25 годам заключения в лагерях строгого режима“.
Раздался недовольный ропот пленных. Они двинулись было к комиссару, но их остановило клацанье затворов винтовок охранников. Сержант снова потребовал тишины. Комиссар закончил:
„Военные преступники получат документальное подтверждение своих преступлений в течение ближайших нескольких дней. Это все“.
Угрозы комиссаров не были пустым звуком.
Вскоре все заключенные были отправлены в военный трибунал, где им представили список обвинений. Когда вызвали Эриха, то его отвели вместе с четырьмя другими „военными преступниками“ в ветхое деревянное здание за воротами лагеря. Огромный советский флаг лениво свешивался над дверями, в которых стояли часовые, проверявшие всех входящих и выходящих.
В так называемом зале заседаний за деревянным столом сидел русский военный судья, широколицый человек с редкими волосами и толстым брюхом. Эриху показали его обвинительное заключение, на котором уже был написан приговор „25 лет лагеря строгого режима“. Около 50 русских гражданских лиц сидели в зале, любуясь на советскую судебную машину в действии. Когда Эрих услышал, что названо его имя, он встал со скамьи.
„Я хочу знать, почему меня обвиняют в военных преступлениях и в каких именно“, — сказал Эрих.
Судья уставился на него заплывшими глазками.
„А, ты Хартманн, Черный Дьявол. Великий пилот, да? И ужасный военный преступник?“
„Великий пилот возможно и да. Военный преступник — нет“.
Судья открыл дело Эриха и пробежал пальцем по строкам.
„Из этого совершенно ясно видно, что ты военный преступник“.
Он перелистал дело и нашел нужную страницу. После этого торжествующе посмотрел на Эриха.
„Пункт первый обвинения. Ты участвовал в незаконном, жестоком и неспровоцированном нападении на Советский Союз и уничтожил большое количество советской военной техники, включая по крайней мере 345 дорогих военных самолетов“.
Судья был явно доволен сам собой.
„Пункт второй. 23 мая 1943 в центральном секторе русского фронта ты атаковал пекарню. До твоей атаки она выпекала 16 тонн хлеба в день для советских людей. После атаки пекарня могла выпекать всего 1 тонну хлеба в день“.
Судья ненадолго умолк, чтобы посмотреть на Эриха.
„Пункт третий. В деревне возле Брянска ты убил 708 русских граждан, в том числе женщин и детей…“
Эрих больше не мог сдерживаться.
„Мне можно ответить на эти обвинения?“
Судья холодно усмехнулся.
„Разумеется. Мы ведь не фашисты какие. Мы творим правосудие“.
„Я сбивал русские самолеты точно так же, как русские пилоты сбивали немецкие самолеты. Я был немецким солдатом, и в этом заключался мой долг. Это не военное преступление“.
„А как насчет уничтожения пекарни?“
Судья с отсутствующим видом разглядывал свои ногти. Эрих скептически покачал головой, но продолжал оправдываться.
„Я никогда не обстреливал и никаким другим образом не атаковал ни одной пекарни. Где находилось это здание?“
Судья со скукой глянул на него, а потом полистал дело.
„В деревне под Смоленском“, — сказал он.
„Но я служил совсем не там. Этот район прикрывала 54 истребительная эскадра. Я служил в 52 эскадре в южном секторе фронта“.
Судья согласно кивнул.
„Ну конечно. Все военные преступники отсутствовали там, где совершались преступления. По крайней мере все они так говорят“.
Эрих упрямо продолжал защищаться.
„Пункт третий совершенно фальшив. Я никогда не убивал русских гражданских лиц, тем более детей. Как вы определили такое точное число? Я никогда не был в районе Брянска. Как вы можете обвинять меня в убийстве такого количества гражданских жителей?“ Пухлое лицо судьи снова уткнулось в дело.
„Мы не ОБВИНЯЕМ тебя, Хартманн. Мы ДОКАЗАЛИ это. Мы здесь творим правосудие. Советская судебная система не позволяет держать в тюрьмах невиновных“.
„Хорошо, тогда докажите мне, что я убил 708 гражданских лиц. Я участвовал только в воздушных боях, против военных самолетов, которые пилотировали ваши солдаты“.
Судья немного поерзал в кресле. Он поднял свой молоток и махнул в сторону зрителей.
„Очистите зал суда. Вы достаточно наслушались этого военного преступника“.
Судья снова наклонился над делом, пока охрана выгоняла за дверь русских зрителей. Когда они вышли, судья поднял голову, готовый продолжать.
„Так, Хартманн. Ты знаешь, каков боезапас твоего истребителя Ме-109?“
„Не слишком точно. Около 300 патронов к каждому из двух пулеметов и около 150 патронов к 20-мм пушке…“
Судья процитировал дело:
„Самолет несет всего 1120 патронов. Поэтому майор Хартманн зверски убил 708 невинных русских граждан…“
Эрих прервал эту бредовую речь.
„Но я стрелял только по русским самолетам в воздухе. Вы что, не понимаете?“
Судья кивнул.
„Понимаю. Я превосходно все понимаю. Но ты не видишь того очевидного факта, что, когда ты стрелял, не все пули и снаряды попадали в самолет. Они падали на землю. Там они убивали наших невинных жителей. Всего 708 человек. Видишь, как легко доказать, что ты военный преступник?“
Эрих горько усмехнулся, видя полную абсурдность происходящего. Судья захохотал. Он откинулся на спинку кресла и весело смеялся, жирное брюхо тряслось, как желе. Внезапно став серьезным, он ткнул пальцем в Белокурого Рыцаря.
„Разве ты не понимаешь, что это вопрос ПОЛИТИЧЕСКИЙ, Хартманн? Как ты думаешь, почему я выгнал этих людей из зала? Ты пытаешься защищаться, но в данной ситуации это бесполезно. Ты ведь умный человек. Мы имеем приказ из Москвы относительно тебя. Если ты подпишешь бумаги, которые мы тебе дадим, ты немедленно отправишься на запад, к своей семье“.
„А потом?“
„Мы поможем тебе сделать быструю карьеру в Западной Германии. Потом мы свяжемся с тобой, но только если ты займешь правильную позицию. Наше влияние в Западной Германии очень серьезно“.
„А если я не соглашусь?“
„Если ты не будешь работать с нами, ты отсюда никогда не выберешься“.
„Вы предлагаете мне странный выбор. Если я подпишу эти бумаги, меня могут посадить или даже расстрелять в моей собственной стране. Если я не подпишу, меня посадят в тюрьму здесь“.
„Ты понял все совершенно правильно“.
Судья постучал по столу пальцами, ожидая ответа.
„Я не подпишу никаких бумаг ни сейчас, ни потом. Я требую, чтобы меня расстреляли. Я не боюсь умереть“.
Лицо судьи помрачнело. Он яростно ударил по столу своим молотком.
„Военный преступник! 25 лет лагерей строгого режима! Уведите“.
Так решилась участь Белокурого Рыцаря.»