Блогер и Маргарита. Ковидная дьяволиада

— А меня без денег туда пустят? — поинтересовалась девочка.

— Деньги не проблема, а вот твой поезд наоборот — билеты-то у вас, наверное, заранее были куплены, — пустился в рассуждения Шорин. — Тебя как зовут?

— Наташа Сорина.

— Так вот, Наташа — вряд ли твоя группа уедет из Москвы без тебя — скорее всего останется. Но на поезд всё-равно надо попытаться успеть — он когда уезжает?

— В восемь вечера.

Шорин взглянул на свои часы, но они показывали постсоветское время, причем остановившееся в тот момент, когда обладатель часов перешагнул невидимую черту, разделяющую разные времена. И тут помог Роман, у которого на руке тоже оказались часы — на них было половина восьмого.

— На метро ты можешь не успеть, — покачал головой Шорин.

Услышав это, девочка снова заплакала.

— Да не плачь ты, рёва, — попытался успокоить сверстницу мальчик.

И тут Шорин увидел вдалеке, мчащуюся к ним на всех парах «Волгу-ГАЗ-24» с шашечками на боку. Вскочив с лавки, Иван выбежал на проезжую часть и поднял обе руки вверх. Манёвр был опасный, однако о себе в тот момент он не думал — ему хотелось помочь девочке догнать свою группу, которая наверняка давно её хватилась и тоже пребывала не в самых лучших чувствах. Раздался скрежет тормозов, и машина остановилась в нескольких метрах от Шорина. Из автомобиля тут же выскочил разъярённый шофёр.

— Ты что творишь, мерзавец! — закричал на Ивана таксист. — Тебе что, жить надоело?

— Выручай, командир, надо девочку до вокзала довезти — она от своей группы отстала, а поезд через полчаса отходит.

И Шорин показал на девочку, которая поднялась с лавки и теперь наблюдала за всем происходящим.

— А что за вокзал? — сменив тон на более миролюбивый, поинтересовался таксист.

— Белорусский.

— Повезло твоей девчонке — я в том же направлении еду, — сообщил таксист. — Женщину везу в роддом Абрикосовой, а он как раз рядом с этим вокзалом. Пускай садится — довезу и её.

Шорин подозвал девочку, и она уселась на ближнее заднее сиденье, а на другом конце сидела роженица, лица которой не было видно.

— А можно я с ней поеду? — спросил внезапно у Шорина школьник.

— Правильно, Роман, москвич должен быть гостеприимным, — поддержал эту просьбу Иван. — Доведёшь её до поезда, а сам возвращайся на метро. Вот тебе деньги на обе дороги.

И Шорин отдал школьнику всю имеющуюся у него наличность, после чего мальчик уселся рядом с девочкой на том же заднем сиденье. На переднем, рядом с водителем, сидел мужчина, лица которого Шорин не видел — только затылок. Однако, когда он захлопнул дверь и посмотрел в боковое зеркало, он встретился взглядом с этим человеком. И будто током ударило Ивана — он узнал в сидящем мужчине… своего отца, которого хорошо знал по сохранившимся фотографиям. И тут же в его памяти всплыло название роддома, которое упомянул таксист — имени Абрикосовой (так по старинке называли роддом имени Крупской на 2-й Миусской). А ведь именно в нём Иван Шорин и родится послезавтра поздно вечером. То есть, его мать отвезли туда за двое суток до родов. Едва эти мысли вихрем пронеслись в сознании Шорина, как он бросился вслед за такси, крича и размахивая руками, чтобы оно остановилось. Ему надо было предупредить своего отца о будущей гибели, чтобы предотвратить её. Однако автомобиль набрал такую скорость, что вскоре выскочил на Садовое кольцо и свернул направо — в сторону Большой Колхозной площади.

Тогда Шорин извлёк из кармана визитку и прочитал на ней, что конца его пребывания в прошлом остаётся двадцать минут. Был ещё шанс поймать попутную машину и догнать такси. Однако, как назло, в этот вечерний час на Большой Спасской не было ни одного автомобиля — впереди маячил только автобус. Тогда Шорин побежал в сторону Садового кольца. Он бежал так быстро, как до этого никогда, наверное, не бегал. Когда он выскочил на перекрёсток на углу Института имени Склифосовского, он ещё минут пять ловил попутку. Наконец перед ним затормозил зелёный «Москвич-412», за рулём которого сидел пожилой мужчина.

— Куда вам надо, молодой человек? — поинтересовался водитель.

— В роддом Абрикосовой, — ответил Шорин, запрыгивая на сиденье.

— Жена, что ли, рожает? — высказал догадку мужчина.

Однако Шорин не стал ничего объяснять водителю, прекрасно понимая, что всего ему всё равно не объяснить. Они промчались по Самотёчной эстакаде и вскоре были у метро «Маяковская». Движения в эти часы на улицах Москвы хоть и было интенсивным, но не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось в постсоветской Москве с её автомобильными пробками и заторами. От «Маяковки» они свернули направо, откуда до «Белорусской» теперь было рукой подать. Проехав примерно ещё километр, они свернули направо, к 2-й Миусской улице, где и находился роддом имени Крупской/Абрикосовой. И только здесь Шорин вспомнил, что у него нет они копейки — все деньги он отдал школьнику.

— Извините, отец, но денег у меня с собой нет, — честно признался Шорин.

— Да, ладно, какие деньги — я же вижу, что ты весь на иголках сидишь, значит, дело серьёзное.

— Очень серьёзное, отец, — только и нашёлся, что сказать Шорин.