Блогер и Маргарита. Ковидная дьяволиада

С такими грустными мыслями Шорин свернул налево и, застегнув на молнию ветровку, медленно направился вдоль по улице в сторону Большой Колхозной площади, в будущем — Большой Сухаревской. И тут же, метрах в ста от дома, он наткнулся на газетный стенд. В постсоветской действительности этого атрибута жизни отродясь не было, зато в советские времена, которые Иван краешком всё-таки застал, это был привычный элемент декора советских улиц. На этих стендах вывешивались свежие газеты разных наименований, которые можно было почитать, если не особо куда-то торопишься. Остановившись перед стендом, Шорин увидел, что на нём висела газета «Советская культура» за пятницу 29 октября 1982 года. «Газета трёхдневной давности», — подумал Шорин, вспомнив, какое здесь сегодня число. Он не знал, что это издание в те годы выходило не ежедневно, а два раза в неделю — во вторник и пятницу.

На первой же странице внимание Шорина привлекла большая «шапка»: «Совещание военачальников в Кремле». Углубившись в чтение, Шорин узнал, что 28 октября, Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев выступил перед военными по инициативе министра обороны СССР Дмитрия Устинова. И тут же Шорин вспомнил о Дмитрии Кузнецове. «А ведь его сестра, а вернее, та женщина, которая представилась мне на кладбище сестрой, упоминала о том, что Кузнецов по приезде в Москву интересовался Брежневым — что говорят о нём в народе и каково его самочувствие, — внезапно вспомнил о своём разговоре на Хованском кладбище Шорин. — Интересно, почему именно это его так сильно волновало? И не эта ли причина пригнала его так спешно в Москву? Ведь буквально спустя две недели после его приезда Брежнев скончался. Да и самого Кузнецова убили, причём за неделю до смерти генсека. Нет ли здесь какой-то связи? Судя по всему, есть, чёрт возьми — как же я раньше об этом не додумался?!».

Поражённый этим открытием, Шорин отошёл от газетного стенда и возобновил свою прогулку по советской Москве. В эти вечерние часы Большая Спасская выглядела не слишком многолюдно и являла собой куда более скромное место, чем это станет потом, в постсоветские годы. В советском варианте не было световой рекламы, да и общепитовский заведений (кафе, ресторанчиков) было наперечёт, поскольку мысль о «вечной жратве» советских людей преследовала гораздо меньше, чем это станет потом, в постсоветском мире. В приоритете тогда была духовная пища, поэтому пока Шорин вышагивал по улице, ему на глаза попались сразу два книжных магазина и два киоска «Союзпечати».

Заглядывать в эти магазины Шорин не стал (хотя до их закрытия ещё оставалось время), а вот перед киоском «Мороженое» не удержался, остановился. Перед его взором открылась та самая картина, которую он ещё успел застать в далёком детстве. За стеклом новенького киоска были выложены все разновидности советского мороженого тех лет. Здесь было семикопеечное «Фруктовое» в бумажном стаканчике, девятикопеечное «Молочное» в брикете, одиннадцатикопеечное «Эскимо» на палочке, тринадцатикопеечное «Крем-брюле» в брикете, пятнадцатикопеечное «Шоколадное» в брикете, девятнадцатикопеечный вафельный стаканчик «с розочкой» и так далее. Из всего этого набора Шорин выбрал последнее — вафельный стаканчик, который он в детстве просто обожал, впрочем, как и большинство советских детей и не только — например, его мама тоже была от него в восторге (про отца Шорин не помнил, поскольку на момент его гибели ему было всего два с половиной года).

Купив мороженое и получив сдачу со своих трёх рублей, Шорин отошёл за палатку и какое-то время стоял неподвижно, не решаясь приступить к трапезе. Это был воистину волнительный момент в его жизни. Через несколько секунд он должен был вернуться в своё далёкое детство посредством вкусовых ощущений, которые он давно уже успел потерять, впрочем, приобретя новые, напичкав себя за эти годы тоннами «химии», из которой состояла практически вся постсоветская еда, включая и мороженое.

— Вам что, плохо? — услышал рядом с собой чей-то звонкий голос Шорин, явно обращенный к нему.

Обернувшись, он увидел рядом с собой симпатичного мальчика лет двенадцати в синей школьной форме и с красным галстуком на шее, который взирал на него полными удивления глазами.

— Почему ты так решил? — спросил Шорин.

— Вы так смотрели на своё мороженое, будто боялись им отравиться.

— Наоборот, я медлил, растягивая наслаждение, — улыбнулся Шорин.

— А вот мне на моё любимое не хватает, — сообщил мальчик и потряс мелочью, которая была в его руке.

— А какое у тебя любимое?

— За двадцать восемь — мороженое-пирожное, — признался мальчик.

— А у тебя губа не дура, — улыбнулся Шорин, который знал, что это было одно из дорогих советских мороженых и дороже был лишь большой брикет за 48 копеек.

— Да вы не подумайте, я просто сегодня в кино потратился. Вот десять копеек и не хватает.

— И какой фильм смотрел?

— «Лесси» — про собаку.

— А у тебя у самого дома животные есть?

— Пока нет, но родители обещают купить мне овчарку.

— А у меня дома остался щенок хаски, — сообщил Шорин.