BLOGS

Первый день. В Киеве холодно, как в Сыктывкаре. Так как у меня не было украинской валюты - гривен, за чужой счёт я добрался до места на маршрутке-«газели». До открытия семинара в Спорт-Палаце, громаднейшем Дворце спорта, оставалось ещё минут сорок. Решил поменять рубли на гривны в ближайшем валютном пункте. Почему-то мне встретился самый грабительский обменник во всём Киеве. Такого дурацкого курса я

потом не встречал за все дни пребывания на Украине.

Возвращаюсь к Спорт-Палацу.

На оживлённом перекрёстке, как раз в тот момент, когда для пешеходов зажёгся зелёный свет, чихая и треща, останавливается прямо передо мной зелёный «Жигулёнок». И ни туда и ни сюда! Я открываю боковую дверцу, чтобы шутя сказать: мол, ты б, мужик, куда-нибудь уж тронулся, а? Но вместо этого произношу: «До Владимирского собора довезёшь? Сколько будет стоить?»

- Пятнадцать гривен! Садись, - мужичонка, надо сказать, был какой-то «некиевский». Всклоченная борода, зимняя шапка набекрень, будто дело происходит не в центре украинской столицы среди неоновых огней, машин и рекламы, а где-то в отдалённом леспромхозе. Я забыл про миллионеров, глобализацию, бизнес и про то, что опаздываю. Сел в машину. Через десять минут вошёл во Владимирский собор и сразу понял, где лежит она - Варвара.

Подходил к её мощам и прикладывался три раза. Пока не остановилось время где-то внутри меня. Тогда я просто стоял у её мощей и не хотел никуда уходить. Было спокойно и вечно в душе.

Удивительное дело, но при том, что в храме стояло человек сто-сто пятьдесят, к мощам святой великомученицы никто не подходил. Люди просто слонялись, глазели. Светленькая женщина с печальным, но ясным лицом сосредоточенно молилась у иконы Спаса Нерукотворного, потом к ней подошла и, будто за компанию, сочувственно встала ещё одна.

А ведь здесь, во Владимирском соборе, есть ещё одна великая святыня - Смоленская икона Божьей Матери, подаренная в 1812 году казаками атамана Платова фельдмаршалу Кутузову. Владимирскому собору эту икону передал маршал Георгий Константинович Жуков после освобождения Киева от фашистов в 1943-м. Но я всё это узнаю только на следующий день, когда приеду во Владимирский собор снова. А пока я стою у мощей святой Варвары, и оторопевшее сердце благодарит её за всё и спрашивает: «Я до тебя дошёл. Я знал, что дойду. Почему ты, как немая, лежишь и молчишь, будто не знаешь, что я хочу услышать тебя? Ты принимаешь меня? Или я по дерзости и по мыслеумию припёрся, не спросясь, и что-то мню сам в себе. Может, мне вообще всё придумалось? Дай же знак, что ты слышишь меня, что мне можно к тебе».

Горела в руке свеча. Ходили вокруг люди. Я стоял, стоял, уже и не думая ни о чём.

Откуда-то от церковной лавки прошёл к алтарю молодой священник. По пути обнял мальчика лет семи за плечи, провёл его с собой до амвона, что-то тихо говорил ему на ушко. Потом обернулся в глубину храма и, показав пальцем на меня, сказал: «Проходьте сюда, проходьте».

Я миновал канаты, отгораживавшие, как в музее, алтарную часть от остальной части храма.

- Вон там, - сказал священник, - мощи великомученицы Варвары, - и показал пальцем.

- Да. Я уже приложился, - кивнул я, понимая, что он этого не видел.

- Хотите, я их вам открою? - спросил иерей, глядя мне в бороду, а точнее, будто куда-то за меня. А мне уже было понятно, кто говорит через него. Я был ошеломлён. Полон храм людей -и молодых, и старых, а священник зовёт почему-то именно меня. Зовёт, чтобы сказать не о чем-нибудь, а о Варваре. И не о Варваре просто, а чтобы открыть мне её мощи.

«Ты что-нибудь понимаешь, маловерный? - говорил я себе. -Варвара, у меня нет слов и сердце моё скудно и немощно, чтобы как-то можно было сказать, вымолвить, поблагодарить тебя и оставить само сердце на твоих мощах. Но это тебе не нужно. Спасение наше нужно тебе, а я так далёк от него». Стоял в храме, но был я словно вне времени и не на земле.

Пока священник по моей просьбе освящал на мощах мой нательный крестик, я смотрел на икону, лежавшую в головах мощей. Голова девицы Варвары скорбно склонена на бок, тонкая шея: «Как же тебе было больно! Как же они рвали тебя железом, такую красивую и тихую? Сколько же боли, веры и любви сконцентрировала в себе твоя плоть, лежащая семнадцать веков, а теперь под этим покрывалом. И сколько вместила Душа в молениях за нас, грешных!..»

что-то в молитве моей и в состоянии моём было больше храма, больше этого Владимирского собора. Будто какие-то соки жизни стекались извне и слетались в тот момент сюда -к пространству между мной и святой великомученицей Варварой. Не знаю, сколько я простоял. На бизнес-семинар опоздал, конечно. Когда приехал в Спорт-Палац, на сцене выступал австралийский миллионер Вадо Джеймс - мой ровесник, проживший совсем непохожую на мою, другую жизнь где-то в Венгрии, а потом в Австралии. Он говорил правильные слова. О законах Больших чисел и законах Средних Величин. Там была «правда пифагорейской школы мудрости» с её «теориями куба» и веерными преумножениями пирамид... Скучно пересказывать.