BLOGS

Василий взглянул на свой тощий узел у печи. Здорово его обманул шофёр с той гладенькой экспедиторшей: только сверху было несколько банок консервов и две палки колбасы. Всё остальное, снизу - пачковый суп и кисель. Колбасу он, конечно, сжевал быстро - до тошнотиков. Консервов осталась пара банок.

- Слышь, старая? Ты того... не серчай... гм-да, - и удивлялся себе, и презирал себя одновременно. - Короче, пожрать бы с собой чего-нибудь.

Старуха кивнула и вышла. Ломоть забросил за ней щеколду и сел у окошка, вглядываясь через мутные стёкла в дом, но старуха... исчезла. Она даже не подошла к дому. «Курва! - заметался по бане Василий. - Курва!» В который уж раз за четверо с половиной суток загнал патрон в патронник, поставил на автоматическую стрельбу предохранитель... «Ну, Лом, ты и дура-ак!!! Нужно было тогда, чуть свет уходить... А ты держал эту...»

Но на улице, казалось, ничего особенного не происходило. Выскочит с автоматом - кто посягнёт на него? Мужики с ружьями? Вряд ли. Хотя тоже могут зацепить пулей...

Василий тихо-тихо вышел в предбанник. Выглянул в выбитый сучок на углу дощатой стены и всё понял: за изгородью и углом амбара крутнулась на повороте овчарка.

.. .Через сорок минут Василий добил эту овчарку выстрелом, разорвавшим ей шейные позвонки.

Ему, почти не отвечая выстрелами на пальбу, несколько раз предлагали выйти и сдаться. Дважды говорили, что предупреждение последнее.

- Сожжём, Балабаев!

- Это не я, жиган, не я... - кричала ему бабка, но Василий и сам понял, что вынюхали его овчарки, как, впрочем, понял и другое - никто его поджигать не будет. «Не имеют права!» - в этом Василий был спокоен. Теперь, конечно, было понятно, почему умолкла пила и лаяли собаки. Но что поделаешь: если бы Бог дал сначала ума, а потом жизнь... Мир был бы другим.

- Осуждённый Балабаев! Перестаньте заниматься ...ней. Закидаем гранатами. Имею право! - самому себе не веря, кричал светловолосый капитан за углом амбара.

«Молодой ещё», - отметил про себя Лом, поймав капитана на секунду в прорезь прицела. - Как и я». Почему-то именно это - «как и я» - помешало ему выстрелить, и он крикнул:

- Дайте пятнадцать минут подумать!

Деревня глазела на происходящее издалека. Детей попрятали в голбцы; кто посмелее - смотрел прямо из окон; кто боялся, но любопытство подхлёстывало - выглядывал в щели сараев, даже с бревенчатых крепких чердаков. Меж собой судили да рядили - бабка-то какова! Сиволона прятала!

А старушка металась, не пугаясь ничего, между солдатами в овраге и амбаром, где был офицер и с ним ещё солдаты.

- Мый-нин тиянкод лоома? Мый-эн т каранныд? - Что с вами случилось? Что же вы делаете?

Задыхались от лая собаки. А она одна в этом тихом и светлом утре, неожиданно лопнувшем под грохотом пальбы и запахами горячего металла и горького жжёного пороха, металась как над каким-то вселенским горем: что же вы, люди, делаете? Мый-н тсянкод лоома?

Балабанов дунул в ствол. «Хорошая ты штучка... свобода. Только у тебя, сука, тоже свои затворы, предохранители и собачки...»

Через пятнадцать минут в баньке раздался выстрел.

В солнечный дверной проём, не пугаясь густого запаха пороха, на сизый клубок мозга в луже крови зажужжали голодные весенние мухи. Они, сволочи, и на мозг летят, как на дерьмо...

За углом баньки, обблевавшись, утирал непонятные слёзы молодой солдатик. Двое хоронили овчарку. Под ногами звенели гильзы.

«Мый нин ^янкод лоома?!» - голосила сумасшедшая старуха.

1989 год

ВНУКИ

Живут они на одной лестничной площадке, двое зеленоглазых первоклашек. Школа рядышком, в трёхстах метрах от дома. И для них огромный шик зимой по утрам, когда родители уже ушли на работу, прибегать в школу раздетыми, вызывая зависть одноклассников.

Они очень дружны между собой, хотя, конечно, ссорятся каждый день «на всю жизнь». Одним словом, они не успели обзавестись кандалами комплексов, всё у них запросто. Вы-ёживаются друг перед другом запросто и завидуют открыто, честно, что ли...

Ни Эдик, ни Алёшка не знают о том, что на первом родительском собрании их успели уже разделить на «математические способности» и «тонкую поэтическую натуру». В шахматы счёт у них примерно равный. О фильмах про индейцев говорят - «наши победили»; одинаково бескорыстно дружат они с тётей Катей, билетёршей из кинотеатра, которая пускает их играть на автоматах. Она живёт на первом этаже их подъезда, и они знакомы с ней «давно-предавно».

Вот такие ребята. Их папы с мамами просто здороваются, столкнувшись на лестничной площадке, а они ещё и в гости друг к другу ходят.

Они доигрывали в гостях у Эдика шахматную партию. По телевизору через полчаса мультики, но папа Эдика запрещает в отсутствие взрослых включать телевизор. Мало ли, несчастный случай какой произойдёт, пояснил он. Они вот доиграют сейчас и к Алёшке пойдут.

Алёшка проигрывает третий раз подряд. Морщит свой коно-патенький блестящий носик, обиженно кусает нижнюю губу -отыграться не успеет.