Блок 11

– Они хотят расстрелять только одного из нас, а не всех десятерых, – сказал Отто. – Что ты думаешь по этому поводу?

– Этот Kommandant… – Аристарх изрыгнул еще одно ругательство. – Вы ведь его видели… Он изнывает от скуки, поэтому и решил поразвлечься. Что касается меня, то… – Он закончил фразу уже на греческом, а потому ее не понял никто, кроме заулыбавшегося Моше.

– Нам не нужно дергаться. Возможно, беглецов поймают этой ночью… – вмешался в разговор Берковиц.

– Ты что, на это очень надеешься? – грубо спросил его Отто.

– Нет, я хотел сказать, что… что конец для нас еще не наступил.

– Для девятерых из нас – еще точно не наступил, – сказал Моше. Он тут же поправил сам себя: – Хотя еще неизвестно, чем это все закончится…

– Знаете, я все задаюсь вопросом, почему они отобрали именно нас, – сказал Берковиц. – Я лично мало знаком с Гжегожем, а с остальными двумя я даже ни разу не разговаривал.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Да и ты, Моше, – ты Гжегожа хотя и знал, но, по-моему, не имел с ним никаких дел.

– Я ему когда-то что-то продавал. Но он, скажем так, не приглашал меня к себе домой на чашку чая.

– То же самое в большей или меньшей степени можно сказать и про всех остальных из нас. Мне кажется, что сделанный немцами выбор был абсолютно случайным. Они как бы попередвигали множество наперстков с написанными внутри них именами, а затем выбрали десять наугад.

– Мне что-то в это не верится, – сказал Яцек, все еще стоявший у стены. Он впервые заговорил с того момента, как их привели в барак. – Это на них не похоже.

– Ты имел в виду, что это на васне похоже, – с угрожающим видом сказал ему Отто.

– Он прав, – вмешался Моше. – Немцы всегда во всем очень педантичны и всегда действуют осознанно. Они не станут ничего делать лишь бы как.

– Им были нужны десять козлов отпущения – только и всего. Вот они и схватили первых, кто попался под руку.

– У них был листок с написанными на нем номерами. Так что их выбор был осознанным.

– А мне вот кажется, что кто-то из присутствующих здесь знал о готовящемся побеге, но предпочитает в этом не признаваться, – сказал Яцек.

Он произнес эти слова тихим и спокойным голосом, однако такое его заявление заставило всех замолчать.

– А почему он не хочет в этом признаваться? – наконец прервал тишину худосочный юноша, присаживаясь на корточки.

– Да потому что иначе мы сочли бы его виновным в том, что с нами произошло, и без колебаний отправили бы его на расстрел, – ответил ему Яцек.

– И не забывай, что он, наверное, надеется не только выпутаться из этой переделки, но и последовать примеру тех, кто удрал из лагеря, – добавил Моше. – Возможно, немцы так и не выяснили, каким образом тем троим удалось сбежать, и он думает, что использует тот же самый способ…

Моше говорил не поднимая взгляда. H"aftlingeстали переглядываться, задаваясь вопросом, кто же из них знает, как можно удрать из лагеря, и захочет ли он взять и их с собой.

Воцарившееся в бараке напряженное молчание вдруг прервал голос Иржи. Все с удивлением посмотрели в ту сторону, где он находился. «Розовый треугольник» неожиданно для всех резко раздвинул в стороны два висевших на веревке эсэсовских кителя и появился из-за них с таким видом, как будто бы он вышел на сцену, раздвинув две половины занавеса.

–  In dem Schatten dunkler Laube.… [44]

Он пел женским голосом, причем делал это абсолютно естественно. Остальные девятеро заключенных были ошеломлены контрастом между песней и той обстановкой, в которой они находились. Каждый день, когда Kommandosотправлялись на работу и возвращались с нее, лагерный оркестр играл различные мелодии, однако это, как правило, были военные марши или, в крайнем случае, «Розамунда». [45]Иржи же сейчас исполнял песню, которую никому и в голову не пришло бы петь в таком месте, как концлагерь.

«Розовый треугольник» неторопливо приближался к участку барака, освещенному тусклым светом лампы. Он двигался со странной элегантностью: наполовину танцевал, а наполовину шел обычным шагом – как делают балерины, когда они выходят на театральную сцену, – и чуть покачивая бедрами – так, словно шел на высоких каблуках. Он выставлял вперед ступню при каждом шаге таким манером, как будто слегка скользил по льду, его плечи были выпрямленными, голова – поставлена ровно, подбородок – высоко поднят. Со стороны даже казалось, что его полосатая лагерная униформа трансформировалась в длинное вечернее платье.

–  Sassen beide Hand in Hand.… [46]

Он прошел между другими заключенными с улыбкой на губах и с похотливым взглядом. Моше мысленно отметил, что Иржи вряд ли можно назвать «мусульманином». Его тело было хотя и худым, но не изможденным. Он, по-видимому, получал определенное материальное вознаграждение за сексуальные услуги, которые требовали от него те или иные Prominenten.

–  Sass ein J"ager mit seiner Lola.… [47]

Отто с отвращением поморщился.