Блок 11

– Посмотрели – ну и что?

– Посмотрите на него внимательно. На нем кожаная куртка – мягкая и теплая. Кто-нибудь из вас видел что-нибудь подобное здесь, в лагере? Моше, к тебе этот вопрос не относится. У тебя такая куртка, возможно, даже и была, да?

Моше отрицательно покачал головой.

– Во-первых, мне никогда не удалось бы достать лично для себя нечто подобное. Во-вторых, даже если бы и удалось, я не смог бы расхаживать по лагерю в такой одежде. Эсэсовцы меня за это тут же пришибли бы.

– Это верно. Вернемся к Паулю. Ест он, насколько я вижу, более чем досыта. Посмотрите, какой он упитанный. И какой румяный. А обут он ни во что-нибудь, а в добротные ботинки.

Даже в тусклом свете лампочки по внешнему виду бывшего офицера СС можно было заметить, что в лагере он находится на привилегированном положении.

– Молодцы! – радостно хмыкнул Пауль. – Вы начали кое-что понимать.

– Ну и что из этого, Берковиц? – нетерпеливо спросил Отто. – Мы попусту теряем время.

Моше подошел к двери и положил ладонь на руку «красного треугольника», чтобы не позволить ему постучать в дверь.

– Берковиц прав, Отто. Почему, по-твоему, у Пауля такая куртка и почему он, по-видимому, каждый день ест маргарин?

– Не знаю. Я… – Отто растерянно запнулся.

На устах Пауля появилась вызывающая улыбка:

– Ну-ну, смелее. Зовите коменданта. Я жду.

– Не думаю, что это была хорошая идея. Ведь очевидно, что здесь, в лагере, Пауля есть кому защитить…

– Браво, еврей, ты попал прямо в точку. Ваша раса хотя и, конечно же, слабая, но сообразительная. Вы и в самом деле думаете, что Брайтнер расстрелял бы меня, арийца, офицера СС, у которого отец генерал-майор и близкий друг Вильгельма Кейтеля, и оставил бы в живых вас, евреев? Как, по-вашему, он смог бы оправдаться за такой поступок перед Берлином? Он и так уже под колпаком за свое воровство, а потому не может позволить себе совершать другие рискованные шаги.

– Но он же засадил тебя в этот барак, к нам… – попытался возражать Отто.

Пауль фыркнул с таким видом, как будто речь зашла о каком-то пустяке.

– Он просто пытается меня немного припугнуть. Возможно, он хочет со мной договориться. Однако заходить слишком уж далеко он не посмеет. Это было бы для него чересчур опасно.

Отто с задумчивым видом отошел от двери и вернулся к столу.

Пауль проводил его взглядом.

– Если бы вы позвали обершарфюрера, что, по-вашему, затем бы произошло? Комендант приказал бы расстрелять меня и оставить в живых вас девятерых, или же…

Воцарилась тишина. Заключенные задумались над тем, как могли бы развиваться события. В лагере ничто никогда не происходило так, как вроде бы должно было происходить. Эсэсовцам нравилось вводить заключенных в замешательство. При отборе заключенных, которых надлежало отправить в крематорий, составлялись перечни номеров таких заключенных, но иногда к этим перечням ни с того ни с сего добавлялись номера и некоторых из тех, кого изначально планировалось оставить в живых. H"aftlingeникогда толком не знали, что у эсэсовцев на уме, и подобное отсутствие какой-либо определенности еще больше подрывало их моральный дух.

– Ну и ладно! – сердито воскликнул Отто. – Как бы там ни было, нам нужно принять какое-то решение. Время идет очень быстро.

– Нет, давайте не будем торопиться, – сказал Моте. – На твой побег нам наплевать. Ты и твоя партия не сделали для нас ровным счетом ничего. Вы думаете только о приближающихся русских и о том, что произойдет после окончания войны. А крематории тем временем вовсю дымят.

– Еще, наверное, нет и девяти вечера, – сказал Берковиц. – В нашем распоряжении еще довольно много времени. Давайте подождем.

Из темной части барака донеслись какие-то звуки. Мириам поспешно пошла проверить, как себя чувствует Ян. Старик дышал с большим трудом. Мириам попыталась уложить его поудобнее. Пощупав ладонью его лоб, она затем подошла к имеющимся в прачечной кранам и смочила край одежды каплями воды, которые в этих кранах еще оставались. Вернувшись к старику, она приложила влажную ткань к его лбу. Ян ей улыбнулся.

– Спасибо…

Другие заключенные молча наблюдали за этой сценой. Потом первым заговорил Яцек:

– Таким образом, мы вернулись к тому, с чего начали. Остальные смущенно отвели взгляд в сторону.

– Думаю, у нас нет другого выхода, – стал настаивать Яцек.

Отто вздохнул:

– Яцек прав. Это ужасно, но… такова ситуация.

– Высшие политические соображения говорят нам, что мы должны обречь на смерть беззащитного старика? – спросил Моше.

– Это, конечно, несправедливо, но это единственное, что мы можем сделать, – сказал Берковиц. – Ян болен. Он долго не протянет. Даже если ему и удастся выздороветь, он все равно обречен: он уже слишком старый. Выбрать именно его – это единственное разумное решение, которое мы можем принять.

– То есть вы говорите, что мы должны обречь на смерть ни в чем не виновного старика и спасти офицера СС, который убил тысячу женщин и детей? – спросил Иржи. – Извините, а вы не могли бы повторить то, что вы сейчас сказали? Боюсь, я вас неправильно понял.