Блок 11

Обершарфюрер сделал еще пару больших глотков. Настроение заметно поднялось. Окружающая его мрачная концлагерная действительность начала рассеиваться… Но тут вдруг ему в голову пришла мысль, от которой охватившее его приятное чувство моментально улетучилось. Нет, он не был здесь наедине с самим собой и бутылкой коньяка: комендант в любой момент мог поднять телефонную трубку и позвонить ему, Иоганну, чтобы отдать какое-нибудь очередное странное распоряжение.

«Нет уж, хватит», – неожиданно для самого себя решил Шмидт.

С трудом поднявшись с раскладушки, он достал из ящичка письменного стола лист плотной бумаги, оторвал от него тоненькую полоску и засунул ее в одну из щелочек телефонного аппарата, корпус которого был сделан из черного бакелита. Этой хитрости Шмидта научил его предшественник. Полоска плотной бумаги блокировала молоточек телефонного звонка, лишая телефон возможности громко звенеть.

Шмидт с самодовольным видом улегся на раскладушку. Он испытывал необходимость закрыть глаза – закрыть их хотя бы на несколько секунд. Он нуждался в отдыхе. Эта ночь была долгой, и она еще не закончилась. Ему было неприятно, что он так сильно избил раввина, однако поступить иначе он не мог. Он просто придерживался существующих правил.

Отпив еще один глоток, Шмидт закупорил бутылку и спрятал ее под кровать. Затем он, не снимая сапог, улегся на одеяло и закрыл глаза, чувствуя приятное опьяняющее воздействие алкоголя.

«Всего лишь десять минут, – мысленно пообещал он самому себе, погружаясь в дремоту. – Всего лишь десять минут…»

Мириам усталым шагом пересекла барак, зашла в его темную зону по другую сторону развешенной на веревках одежды. Там она села возле Элиаса, так до сих пор и не пришедшего в сознание, взяла его руку в свою и стала ее ласково гладить. Яцек расположился в стороне от остальных, у окна. Иржи лежал на расстеленном на полу одеяле. Кровь из раны уже не текла, но на его лбу обильно выступил пот. У него, похоже, начался жар. Однако выражение его лица было бодрым.

– На чем мы остановились? – спросил Берковиц, массируя себе нижнюю часть живота, в которую его ударил ногой Пауль. В ходе недавней драки у него треснуло одно из стекол очков.

Моше показал на Отто:

– Он должен был сбежать. По-моему, на этом.

– Теперь уже слишком поздно, и у меня ничего не получится, – покачал головой Отто. – Я не смогу пробраться в Arbeitskommandos, которые отправятся на работу сегодня утром, и затеряться в них. Мои товарищи сбегут без меня. И если мы даже и позовем сейчас обершарфюрера, на кого мы ему укажем?

Они стали переглядываться.

– Возможно, у нас есть один вариант, – сказал затем, устало вздохнув, Моше. – Я уже некоторое время над ним размышляю.

– Что ты предлагаешь?

– Давайте подожжем барак. Соберем одеяла и одежду в одну большую кучу посреди прачечной и подожжем их – так, чтобы пламя заметили снаружи как можно позже. В это время суток мало кто из эсэсовцев находится на службе. Wäscherei загорится полностью вся еще до того, как они смогут вмешаться. Начнется большой переполох, и ты, Отто, им воспользуешься – первым выскочишь, как будто спасаясь от пожара, через дверь и попытаешься под шумок улизнуть. Чтобы у тебя это получилось, мы отвлечем внимание эсэсовцев на себя.

«Красный треугольник» с удрученным видом посмотрел на остальных.

– Я не могу на такое согласиться. Даже если мне и удастся подобным образом смыться, что будет с вами? Вас посадят в бункер, чтобы вы там умерли от голода…

– За нас не переживай. Мы скажем, что это все подстроил ты один и что ты угрожал нам ножом. Кроме того, немцы в последние месяцы уже не так нервно реагируют на побеги, как раньше. Два года назад они немедленно расстреляли бы как минимум человек десять – ну, или уморили бы их голодом, – а вот после последнего побега они пока еще не покарали никого. Фронт постепенно приближается сюда, и Брайтнер это знает.

– Моше прав, – сказал Берковиц. – Комендант – человек расчетливый.

Отто фыркнул.

– Не рассказывайте мне сказки. Вам прекрасно известно, что с вами сделает Брайтнер. Нет, я…

– Послушай! – сердито перебил его Моше. – Лично я предпочитаю умереть именно так. Нам ведь надеяться все равно уже не на что. Если мы сделаем, как я предлагаю, нам не придется называть Брайтнеру ничьего имени. Элиас был прав: если мы откажемся выбирать того, кого отправят на расстрел, получится, что победили мы.

– Я согласен, – вздыхая, сказал Иржи. Он хотел добавить что-то еще, но затем передумал.

– На меня не рассчитывайте, – сказал, стоя у окна, Яцек. – Я не могу быть соучастником в подобной затее.

Отто, Моше и Берковиц, оглянувшись и посмотрев на него, увидели, что он держит в руке нож. Он, видимо, тайком поднял его с пола, пока они втроем возились с Иржи.

– Не говори глупостей, – укоризненно покачал головой Моше, показывая на труп Пауля. – Ты уже стал соучастником. Ты не предпринял ничего, когда Отто… обезвредил Пауля.

– Они не станут карать меня за это, если я помешаю вам устроить побег. Я позову обершарфюрера.

– Ты этого не сделаешь, – сказал Моше.